Ирина Шевеленко - Литературный путь Цветаевой. Идеология, поэтика, идентичность автора в контексте эпохи

В очерке «Живое о живом» (1932) Цветаева говорит о том, что знакомством с этой книгой обязана Волошину (СС4, 169). Следовательно, оно произошло в начале 1910‐х годов.

Достоевский Ф. М. Собр. соч.: В 15 т. СПб.: Наука, 1988–1996. Т. 10. С. 159–160 («Братья Карамазовы», кн. 11, гл. Х).

Там же. С. 139–140, 143–144.

Любопытно, что в написанном в 1934 году «Пленном духе» Цветаева прямо включит себя, не смущаясь очевидной натяжкой, в круг символистов. Что особенно показательно, мотивироваться ее «мы», ее единство с символистами, будет общим для них пониманием «любви» (СС4, 258–259).

В середине 1930‐х годов английский язык начинает учить ее сын Мур, и в письмах Цветаевой, которая сама английского языка не знала, именно в это время проскальзывают отдельные английские слова. Предположение о наличии в тексте Цветаевой указанной анаграммы независимо от нас было высказано также Д. Бургин. См.: Бургин Д. Л. Марина Цветаева и трансгрессивный эрос. С. 171–172.

См. об этом раздел «Поэт и время» в настоящей главе.

Один из экземпляров сохранился в базельском архиве Цветаевой и был использован впоследствии при публикации полного текста «Черта»: Universitätsbibliothek Basel. Handschriften Abteilung. Depositum Marina Cvetaeva, № 8.17b-c.

См. об этом очерке: Смит А. Песнь пересмешника. С. 127–179.

См. о ней в следующем разделе.

В черновом варианте текста «Моего Пушкина» героиня пишет «обломком грифеля на грифелевой же скале» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 15, л. 93), что делает несомненным наличие мандельштамовско-державинского подтекста у этой фразы и у фрагмента в целом. См. «Грифельную оду» Мандельштама и комментарий к ней в книге: Мандельштам О. Полн. собр. стихотворений. С. 176–178, 567–569.

При публикации «Мой Пушкин» датирован 1937 годом, однако рукопись была начерно завершена в конце 1936 года (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 15, л. I).

См. сходное наблюдение: Ельницкая С. «Возвышающий обман»: Миротворчество и мифотворчество Цветаевой // Ельницкая С. Статьи о Марине Цветаевой. С. 33–53.

«У памяти хороший вкус» ( фр. ).

Цветаева М., Руднев В. Письма 1933–1937 годов. С. 27.

До этого, в 1929–1930 годах она сделала автоперевод на французский язык своей поэмы «Мóлодец» («Le Gars»), но издателя не нашла; в малотиражном журнале «France et monde» (1930, № 138) была опубликована лишь первая глава поэмы. Полностью французский текст поэмы впервые опубликован в 1992 году парижским издательством «De femmes». См. также двуязычное издание поэмы, включающее предисловие, написанное Цветаевой для французской версии: Цветаева М. Мóлодец (Le Gars). М.: Эллис Лак, 2005. Анализ переводческой работы Цветаевой см. в статье Е. Г. Эткинда «Мóлодец Цветаевой: оригинал и автоперевод», включенной в указанное издание, а также в кн.: Эткинд Е. Там, внутри. С. 422–445.

Несколько фрагментов на французском языке в тексте первой части «Повести о Сонечке» – это именно «осколки» набросков 1933 года.

Эта повесть в письмах была опытом превращения «приватного» текста в беллетристику: Цветаева перевела на французский язык, предварительно их обработав, свои письма к А. Г. Вишняку и одно его письмо к ней. Все они относились к 1922 году, к их краткому берлинскому роману. См. французское издание: Tsvetaeva M. Neuf lettres avec une dixième retenue et une onzième reçue. Paris: Clémence Hiver, 1985. В обратном переводе на русский язык напечатаны как «Флорентийские ночи» в СС4. Письма, которые легли в основу этого текста, переписаны Цветаевой в СТ. Все три текста сведены вместе в издании: Цветаева М. Девять писем с десятым, невернувшимся, и одиннадцатым, полученным, – и Послесловием / Сост., перевод, коммент. Ю. П. Клюкина. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 1999.

В русском переводе опубликово в СС5. Французский текст см.: Zvétaieva M. Mon frère féminine. Lettre à l’Amazone. Paris: Mercure de France, 1979.

См. об этом, в частности: Matich O. Erotic Utopia; Naiman E. Sex in Public. P. 27–45; Эткинд А. Хлыст. Секты, литература и революция.

Волошин М. Пути Эроса. С. 22.

Женское начало не обязательно отождествлялось с живой женщиной как таковой; чаще эти понятия разводились, и женское начало представало некой абстрактной категорией, проявляющей себя в обоих полах. На этом, в частности, настаивал Волошин: «…все мы гермафродиты в духе своем, и разделение физической стихии в человеке стало почти формально. Самосознанием человек стоит уже вне пола» ( Волошин М. Пути Эроса. С. 25).