Евгений Стариков - Фараоны, Гитлер и колхозы

Этот древний урод пролез в современность в результате тектонического сдвига гигантских социальных пластов, их катастрофического столкновения. Конец XIX — начало XX века: рыночные структуры мощно вторгаются в застойное болото патриархальщины и авторитаризма, беспощадно ломая традиционные структуры. И если в Англии, классической стране капитализма, генезис новых отношений происходил органично, постепенно, то их мгновенно-взрывное появление в России привело к последствиям катастрофическим: старая социальная структура сломана, колоссален по силе выброс деклассированных элементов, в состав которых входят обломки практически всех классов и слоёв традиционного общества. Но особенно много среди них разорившихся крестьян-общинников. Крестьянин, который, по выражению Г. И. Успенского, «все вытерпел — и татарщину, и неметчину», не смог устоять «под ударом рубля», и в результате развала пореформенной российской деревни появилась масса «сердитого нищенства». Но разваливались не только социальные структуры — нарастала и духовная энтропия. «Упадок нравов» единодушно отмечали писатели и идеологи всех без исключения политических направлений. Г. В. Плеханов пишет, что, когда рушатся «исстари установившиеся обычаи», бывший патриархальный селянин начинает «пошаливать». Пока он ещё «…не успел проникнуться новой моралью, он все-таки переживает нравственный перелом, выражающийся иногда в довольно некрасивом поведении. Здесь повторяется то, что переживает всякий общественный класс, всякое общество при переходе от узких патриархальных порядков к другим, более широким, но зато более сложным и более запутанным». Более резко высказывались представители правого лагеря: «Народ забыл Бога». И вряд ли стоит иронизировать по поводу этих высказываний — в них зафиксированы симптомы социальной болезни под названием «аномия». Это такое состояние общества, когда порушены моральные нормы (по-гречески «номос» — норма, закон; «а» — отрицательная частица, отсюда и сам термин), девальвированы этические ценности, короче говоря, сломан морально-этический «скелет» человеческого поведения.

Итак, распад традиционного общества при столкновении с рыночной цивилизацией идёт быстрее, чем она может абсорбировать, поглотить и «переработать» продукты распада. Старые связи и интеграторы общества рушатся ещё до того, как на их место заступают новые. В результате политика ускоренной модернизации терпит крах. Происходит социальный взрыв, далее гражданская война, в результате социальный распад достигает кульминации. Общество превращается в аморфную массу, состоящую из множества «свободных атомов». Единственной структурирующей силой может быть культура. Но она хрупка, так как тонок слой ею носителей, и не они определяют, чему быть. В условиях, когда произошёл переход на качественно более низкий уровень социальности, при нарастающем социальном одичании уже знакомой нам «силой вещей» на сцену выходит простой, доступный и «эффективный» казарменно-коммунистический проект. Он может маскироваться псевдомарксистской риторикой, идеологией «пиджин-социализма» или ещё более примитивного эгалитаризма — дело не в этом. В деструктурированном, маргинализированном обществе, охваченном смутами, голодом и анархией, установление казарменного порядка многие воспринимают с облегчением. На атомизированный социальной энтропией человеческий субстрат накладывается жёстко-структурированная пирамидально-бюрократическая решётка. Социальные атомы сортируются по ею ячейкам, общество приобретает геометрически-упорядоченный вид — «страна спасена». И пусть эта структурированность чисто внешняя, искусственная, наложенная на общество как бы извне, — жизнь устраивается, бюрократическая машина начинает функционировать, причём сперва довольно эффективно. И лишь потом, после ею краха, становится очевидно, что общество так и осталось энтропийным, «раскультуренным», что структурность его была принудительной, неорганичной. Вместо общества-организма появилось общество- машина. Социализм оказался отождествлённым с редистрибуцией: «Целью является организация всего населения в единую сеть потребительных коммун, способных… с наименьшей затратой труда распределять все необходимые продукты, строго централизуя весь распределительный аппарат» (из программы РКП(б), принятой VIII съездом партии в 1919 году 1). Ещё более популярно излагает ту же идею Молотов: «Ведь в этом, собственно говоря, и заключается социализм — управлять государственным хозяйством», — в этом трогательно наивном определении — суть «азиатского» способа производства.