Сергей Мец - Эпиграфы к эпилогу

Но мальчик ее уже не слышал, он был далеко. Не став дожидаться ответа, он оседлал бело-коричневого голубя, судорожно клевавшего крошки на асфальте, что-то шепнул ему и голубь взмыл в воздух, громко хлопая крыльями. «Молодец! – похвалил его мальчишка, когда они поднялись совсем высоко над землей, и скомандовал – Правее возьми и чуть выше!» Они облетели небольшое облако поднялись над ним, и мальчишка увидел «станцию пересадки» – над облаком плавно парил большой воздушный змей. Голубь улетел, сказав «пожалуйста» на прощание, а его седок растянулся на прозрачной поверхности из какой-то особой плотной бумаги, закинул руки за голову и погрузился в разглядывание небесных далей. Было покойно и тихо, над головой открывалась великолепная бело-голубая бездна, в самой выси беззвучно летали самолеты, оставляя за собой медленно растворяющиеся шлейфы, а иногда совсем рядом проплывала большая птица, раскинув крылья и с интересом разглядывая неведомое ей транспортное средство с пассажиром на борту.

«Совсем они про тебя забыли, даже узнавать перестали» – услышал где-то у себя за головой смешок мальчишка и повернулся на живот. «Я уж думал, не придешь, что-то задержался ты» – ответил он, улыбаясь старому знакомому, который сидел на самом краю змея, скрестив ноги и положив руки на колени. «Дела – сказал гость. – А дождь изобрел я». «Да ну!» – удивился мальчишка. «Точно! Мне просто поручили сделать облака полезными, я возьми и придумай тучи» – ответил тот со смехом и подробно описал устройство этих самых туч. Потом он долго рассказывал о своих друзьях, которые придумали снег, ветер и град, о том, как у них хорошо, что они дружат и все делают вместе. Вскоре их разговор прервал тот самый, бело-коричневый: «Сейчас мама позовет, давай, садись!» Они камнем полетели к земле и уже через мгновение мальчишка вновь сидел на поручне детской коляски и глядел в небо.

«…капюшон». Старший сын послушно накинул поверх бейсболки капюшон куртки и усмехнулся про себя: «Никто. Смешная мама. Надо будет в следующий раз спросить, откуда берутся родители».

***

Я сидел на самой вершине холма и передо мной открывался поистине восхитительный вид. У самого подножия, вдоль извилистой тропы, раскинулась целая поляна цветущих на все лады кустарников, над которыми носились стаи разноцветных бабочек, пчел и прочей летающей живности. Тропа убегала вниз, скрываясь за огромным валуном, с торчащими позади вершинами деревьев перелеска, а в самой далекой перспективе сквозь знойное марево летнего дня смутно угадывались очертания города. Но мне не было никакого дела до всех этих величественных и завораживающих пейзажей.

Паника обуяла меня с самого утра, выросла внутри за какие-то мгновенья в настоящий ядерный гриб. Даже не успев подумать, а с чего это вдруг, я словно ошпаренный вскочил с кровати, надел первое что попалось под руку, и рванул из города с такой скоростью, на которую только был способен. Следовал я четкому маршруту, вот что удивительно, но тогда я этого не осознавал – всепоглощающий страх наполнил меня, тело подчинялось одному единственному чувству надвигающегося ужаса, и я, повинуясь животному инстинкту, спасался бегством. Миновав площадь перед каким-то дворцом, заполненную возмущенным и выкрикивающим что-то непонятное на непонятном мне языке народом, я припустился вверх по узким улочкам мимо неизвестных мне прежде лавок, из которых почему-то запомнилась только хлебная, выбежал из города по пыльной грунтовой дороге, потом повернул по наитию на какую-то тропу, проскочил тот самый перелесок, взобрался на вершину холма, наконец остановился и изможденно опустился на плоский камень в тень нависшей позади скалы.

Молоточки в голове постепенно замедляли темп, дрожь в коленках унималась, но паника не проходила, она просто перешла в другое качество. Мне срочно нужно было решить какую-то серьезнейшую внутреннюю проблему, да так срочно, словно надо мной стоял палач с занесенным топором и только найденное решение могло изменить ход событий. Вот только я не знал какую и это только усиливало внутреннее волнение. Да еще шум толпы, а он доносился даже сюда, ужасно отвлекал. Но вдруг толпа умолкла на мгновение и в тот же момент паника исчезла. На смену ей внутри образовалась какая-то непонятная пустота, глубочайшая, абсолютная.

А через некоторое время на той самой дороге, с которой я повернул на тропинку, показалась огромная процессия, впереди которой шел человек, согнувшись под тяжестью непомерной ноши.