Сергей Мец - Эпиграфы к эпилогу

Во все времена, пока псевдо-пастыри трудились над созданием новых орудий убийства «иноверцев», эти особые люди совершенствовали исконный язык и инструменты, облегчающие общение между народами, указывая им дорогу к свету познания друг друга.

Многие тысячелетия труд этих носителей истины казался тщетным – люди убивали друг друга со все большей яростью, доводя счет жертвам своей «особой избранности» до миллионов. Но пришло последнее время, когда не осталось никакого иного шанса у человечества, кроме как услышать тех, кто избран петь те, исконные, песни, стереть границы и прекратить множить «вавилонские башни» на пепелище.

***

«Ты не знаешь, о чем говоришь!» – сорвалось. В ответ молчание, ни слова, только мирное посапывание, да мерное тиканье ходиков на стене. Поздно уже, ночь глубокая, голову тяжелую клонит от усталости. Провалился на мгновение, снова открыл глаза взбрыкнув головой. И опять за свое. «Надо же разбираться в предмете разговора, нельзя же утверждать того, в чем не смыслишь совершенно! – несколько нервно. – И молчать в ответ тоже пустое. Если нечего сказать, так и скажи, признайся, распишись в своем невежестве». Без толку, никакой реакции. Что-то промелькнуло, правда, в глубине сознания, показалось, что ответ все-таки есть. Конечно есть, а как же, ответ всегда есть.

«Я-то знаю, о чем говорю, знаешь ли ты, вот в чем вопрос! – с большим запозданием, но все же прозвучало. – Хорошо, я бы понял, если бы ты умел формулировать, но это же не так, какая-то сумятица в словах, только вопросы и звучат отчетливо. Но одних вопросов мало, нужна же какая-то точка зрения, а какая она, понять мне сложно». Ходики продолжали мерно тикать, отсчитывая минуту за минутой, минуту за минутой. Ответа не последовало. «Вот видишь, сказать-то и нечего в ответ» – рубанул в сердцах. И вдруг закричал: «Эй, ты куда, стой, так нельзя, мы еще не договорили! Вернись! Гад!»

Звук разбившейся чашки, сметенной со стола на пол неловким движением руки, заставил открыть глаза. Запотевшее от дыхания небольшое зеркало на подставке чудом избежало участи чашки только потому, что примостилось у самого лица.

«Да тут я, тут. Ну, как же нечего, много чего есть сказать…»

ГЛАВА VI

Я умер

Вот теперь все сделалось ясным. Четкое изображение, предельно чистый смысл и бесконечная перспектива на все триста шестьдесят.

А я не верил. Нет, не совсем так. Я верил, но как-то не до конца, сомневаясь. Даже когда мне дан был первый сигнал, не вполне понятный, расплывчатый, я продолжал сомневаться. Но потом, когда через два десятка лет я получил послание, не предполагавшее разночтений, то как-то сразу его принял, ни единой минуты не сомневаясь, что именно так все и должно быть. Никакой растерянности, нервической дрожи и испуганных взглядов через плечо. Ясно и четко до моего сознания было доведено то, что я назвал для себя Абсолютным Знанием. И все встало на свои места – исчезли местоимения.

***

Представьте: вот вы идете по бесконечному коридору, темнота расступается при каждом шаге вперед ровно на этот шаг и вновь смыкается перед вами – смутно видна лишь недалекая, на расстоянии вытянутой руки, перспектива. В этом маленьком пространстве все и происходит. Все, что мы называем жизнью. Свидания, застолья, достижения, подлости, любовь, идиоты всех мастей, редкие встречи с близкими и все-все-все. Встаем на носочки, пытаемся заглянуть как можно дальше вперед, вытягиваем шею… Ничего. Вот тебе момент – наслаждайся. Оборачиваемся назад, а там все видно на километрогоды. Все как на ладони. И – марево, золотисто-серое, колышущееся как будто от слабого ветерка. Шаг назад, другой… Что-то не так – сознание слегка помутилось, но контроль пока сохраняется. И вдруг понимаешь: еще шаг – и все, нет тебя. Испугался, повернул, и пошел туда, куда и направлялся – в темноту…

Слева и справа стены, сделанные как будто из того же марева, но темно-серого оттенка, меняющего насыщенность – от тропинки и вверх. Светлее, светлее, еще светлее, и вдруг над головой засиял шатер, усыпанный светящимися точками. Именно засиял, как может сиять бесконечно глубокий с миллионами оттенков синий – от почти черного до границы с белым. Чтобы наслаждаться зрелищем надо остановиться и задрать голову. Но тогда не получается идти. А идти надо: там, впереди, цель. Никто не знает, какая, но все знают, что есть…

***

«Мама, а кто изобрел дождь?» – спросил мальчишка лет шести, глядя на небо, откуда на землю начали падать первые капли. Он сидел на поручне детской коляски, в глубине которой виднелся силуэт его младшего братика двух или чуть больше лет от роду. Их мама, молодая женщина со строгим выражением лица, торопилась быстрее добраться до здания метрополитена, пока не хлынул настоящий дождь. «Никто дождь не изобретал – ответила она, явно не желая продолжать разговор. – Накинь…»