Отсутствие общего политического и стратегического плана действий в Туркестане, сверх медленности и бессистемности самого завоевания и огромности потребовавшихся через то расходов, привело еще и к другим вредным последствиям. Именно, медленность движения вперед, к естественным пределам России у Гиндукуша, дала время Англии близко познакомиться с положением России в Туркестане и вмешаться в ход наших среднеазиатских дел. Что первоначально Англия не считала себя вправе касаться этих дел, доказательством служит то, что в 1869 году она решилась послать в Россию лишь мелкого чиновника ост-индской службы, Форсита – да и то под видом частного путешественника, – чтобы изложить несколько замечаний об опасностях русского движения для британских интересов в Индии. Она боялась, что мы не станем слушать официальных представлений ее посла. И если бы у нас был ясно начертанный план деятельности в Туркестане и твердая решимость исполнить его с наименьшими пожертвованиями и с соблюдением достоинства России, то, конечно, мы не замедлили бы дать понять не только Форситу, но и рекомендовавшему его английскому послу Бюханану, что они мешаются не в свои дела, Но этого не случилось, а, напротив, Форсит был превосходно принят директором Азиатского департамента Стремоуховым и военным министром Милютиным, которые, в силу особого высочайшего повеления, были совместными руководителями среднеазиатской политики России [4] Сам министр иностранных дел, князь Горчаков, до такой степени был мало знаком с Азиею, что, напутствуя Кауфмана в Хиву, просил его «не ходить туда (из Ташкента) через Кашгар!» А когда по улыбке Кауфмана заметил, что сказал глупость, то наивно прибавил: «Я, может быть, сказал какой-нибудь вздор; вы извините. Я азиатскими делами не занимаюсь; на это у меня есть Стремоухов. Я смотрю только за тем, чтобы нам из-за Средней Азии не поссориться с Англиею».
. Такое неожиданное внимание, оказанное там, где англичане ожидали резкого отпора, разумеется, показало им, что можно открыть целую дипломатическую кампанию противу России для заторможения ее среднеазиатского движения, и кампания была открыта. Напрасно при этом русский посланник в Лондоне, немец Бруннов, хлопотал, чтобы не допустить признания с нашей стороны Бадакшана и Вахана частию вассального Англии Афганистана: он за это получил отставку, а заботы его о среднеазиатских интересах России возложены на графа Шувалова, который до такой степени не стоял на высоте своего призвания, что в переговорах с лордом Гранвилем обнаружил незнание, что Окс и Амударья – одно и то же. Разумеется, что такому дипломату из жандармов ничего не стоило уступить афганцам, т. е. Англии, не только Бадакшан и Вахан, но и Маймене, о котором в то время (1873 г.) даже русская официальная печать говорила, что оно независимо, и о котором сами англичане, как бы в насмешку над нами, поспешили в 1875 году сообщить, что оно наконец покорено эмиром афганским. Признав же эти землицы подвластными Афганистану, мы этим самым лишали себя в будущем возможности без больших жертв замкнуть с юга Туркестан линиею собственных военно-земледельческих постов, а англичанам дали средство постоянно вмешиваться в наши среднеазиатские дела. Кроме того, в результате дипломатической кампании оказалась теперешняя совершенно нелепая граница Русского Туркестана с юга, которая осуждает нас на непрерывное содержание в этом крае огромного числа войск и, след., на постоянные дефициты в четыре миллиона рублей.
Co стороны Сибири в теперешнем Русском Туркестане в 1855 году только что было основано укрепление Верное, теперешний город [5] Собственно укрепление основано в 1854 году, но станицы поселены в 1855.
, но уже в 1859 году из него ходили отряды в коканские пределы, на Чу. Затем в 1860 году взят был Пишпек, а в следующие годы мало-помалу отряды наши проникли до Куртки и Аулье-Ата и наконец сошлись с оренбургскими войсками около Туркестана и Чемкента. Трудов и лишений для войск и тут было много; начальники же и здесь нередко отличались поведением бессовестным, направленным лишь к увеличению перед правительством своих заслуг и к полному пренебрежению интересов народа русского, оплачивавшего их подвиги. Циммерман, например, прославился тем, что в 1860 году нарочно производил перед Пишпеком осадные инженерные работы, чтобы показать, что это была важная крепость. Получив за взятие его ленту, он еще добивался Георгия, а между тем взятая им, но и немедленно оставленная крепостца была вновь отстроена и занята коканцами, так что в следующем году ее пришлось покорять вторично. Донесение о первом взятии было написано так великолепно, что военный министр Сухозанет телеграфировал о нем государю за границу, точно об измаильском штурме; а между тем крепостца была так ничтожна, что в 1859 году ее запрещено было брать отряду в 550 человек только потому, что генерал-губернатор Гасфорд берег этот трофей для себя, в надежде получить потом титул графа Заилийского. Ключей у крепостцы не было, а ворота ее подпирались изнутри жердью, так что Циммерману пришлось отправить в Петербург, в удостоверение взятия, ключ от комендантской конюшни… К счастию для России, в преданиях сибирских властей, руководивших завоеванием нынешней Семиреченской области, сохранялась идея колонизации вновь приобретенных земель, и потому даже за Чу скоро возникли русские поселения, а с ними и прочный покой, которого не достает областям Сырдарьинской, Ферганской, отделам Самаркандскому Амударьинскому, завоеванным по оренбургской системе, без водворения колоний. Этим нормальным ходом завоевания объясняется также скорое отыскание естественной границы для Семиречья на юге, к стороне Восточного Туркестана, где мы остались в речной системе Нарына, не увлекаясь переходом в Кашгар.
Читать дальше