Дмитрий Быков - Школа жизни. Честная книга - любовь – друзья – учителя – жесть (сборник)

С магнитофонной ленты полилась какая-то чудесная французская музыка, круг расступился, в середине оказался высокий парень в белой рубашке и голубых джинсах (видно, это и был именинник – хозяин дома) и миниатюрная златоволосая девушка в приталенном велюровом платьице. Девушка повисла у него на шее, ее тонкий «шоколадный» силуэт закружился в танце, а складки юбки развевались, переливаясь в отблесках свечи. Они были похожи на принца и принцессу, на пришельцев из сказки, они были так прекрасны и раскованны – нельзя было оторвать глаз…

Я смотрела на них и чувствовала, как стремительно меркнут моя серебряная цепочка, мой «шикарный» наряд, моя уверенность в себе, мое представление о будущем.

Я вдруг поняла, что эти ребята – из другой жизни, точнее, что я – из какой-то убогой жизни, где вечно экономят, перелицовывая старое, где прекрасное приходит из книг и там же ос тается, где любовь – только на экране, где мне никогда не удастся надеть ни шелка, ни бархата – да и как это будет смотреться в коридорах коммуналки! Я вдруг поняла, что в моем городе, совсем рядом, есть какая– то другая Москва, до которой мне не дотянуться… Начиналась эпоха внешторга и нефтедолларов – первое ощутимое социальное расслоение советской интеллигенции.

Велюровое платьице шоколадного цвета – оно стало моей идеей фикс…

Прошло тридцать лет, и в конце девяностых в одной из своих командировок, в Оттаве, я купила похожее. Но рядом не было ни парня в голубых джинсах, ни волшебной французской мелодии. Было, правда, французское вино, университетский фуршет и мудрые усталые глаза нашего директора-академика. «Что же это за страна такая? – говорил он с усмешкой о Канаде, пряча в карман сигарету “Ява золотая”. – Ни курить нельзя, ни целоваться – припишут sexual abuse!»

1сентября 1973 года я пошла в первый класс средней школы № 270 Красносельского района Ленинграда. Вся семья по этому поводу радовалась и гордилась. Я же этих чувств разделить не могла: новые лакированные туфельки, которые купила мама в начале лета специально к этому дню, оказались мне безбожно малы и жутко жали…

Уж как же я ненавидела это слово, которое приходилось слышать часто! Еще было «подхудеем»! Не «похудеем», а именно с буквой «д», что означало не «сбросим лишний вес», а «подгоним одежду под себя». (Для справки: мои школьные годы пришлись на расцвет плановой советской экономики, и обувь фабрики «Скороход» и одежда фабрики «Новая заря» не просто обезличивали нас, но были некрасивыми и неудобными.)

Вариант замены тесных туфель на больший размер не рассматривался: мама достала их по большому блату в магазине для моряков загранплавания с красивым названием «Альбатрос». И они были важным элементом праздничного сценария. Понимая это, жертву я приняла осознанно и добровольно: туфли действительно были необычайно красивыми, особенно мне нравились маленькие черные бантики.

Торжественную линейку я продержалась достойно, не пикнув. Так в первый свой школьный день я усвоила первый урок: за красоту приходится платить. И терпеть.

Разносить шикарные туфли я так и не успела: через неделю они исчезли из школьного шкафчика прямо с мешком для сменной обуви.

В нашем семейном альбоме есть фотография моего первого 1 сентября. Мальчик и почему-то в фетровых беретах набекрень, на рукавах форменных пиджаков нашивки – раскрытая книжка и восходящее солнце (особо дерзкие позже расписывали их на свой вкус), девочки – с белыми бантами и в белых фартуках. Лица сосредоточенные и радостные.

На вопрос сына: «Мам, а почему у тебя такое выражение лица, словно ты хочешь заплакать?», – я ответила: «Такая вот радость у меня была: туфли из “Альбатроса”»…

1970-й год, год нашего выпуска, оказался последним перед разгоном (специальным решением горкома партии!) Второй московской математической школы, легендарного оазиса интеллекта и вольнодумства в Москве тех невеселых лет.

И без того тревожная, пора выпускных экзаменов была подпорчена еще и постоянными слухами об идеологических проверках, насылаемых на школу откуда-то сверху. Опасались, естественно, не физики с математикой. Но вот история с обществоведением…

Нашу учительницу истории Людмилу Петровну (сокращенную нами до аббревиатуры ЭлПэ) лихорадило. Мы боялись больше даже не за себя, а за школу, готовы были хоть чем-то помочь, честно приходили на все консультации перед экзаменом. Тщетно. Запомнить и воспроизвести ворох верноподданного бреда не получалось. Не тому нас учили.