Софи ван дер Стап - Девушка с девятью париками

Я читаю письмо, написанное отцом, лежащим на смертном одре, его троим детям. Желание излить слова на бумагу – это то, что я легко могу понять. Я способна часами оттачивать панегирик, который смог бы прочесть мой отец. Знаю, это все равно что думать, будто скоро тебя не станет. Страх сопровождает меня все недели с момента постановки диагноза. Сейчас я боюсь даже больше, чем когда не знала, что представляет собой моя болезнь, когда все еще было совсем неизвестным, а “поправиться” казалось нереальным. Иногда я пытаюсь оттолкнуть страх, думая обо всех тех людях, что ушли до меня. Если смотреть на это под таким углом, мир вряд ли покажется одиноким. А одиночество – это то, чего я боюсь больше всего.

Мы сидим за угловым столиком в любимом итальянском ресторане Роба. По пути в туалет я прохожу мимо кухни – пахнет здорово. Перед зеркалом я подправляю фальшивые брови и расчесываю Платину. Когда я возвращаюсь, Роб болтает с хозяином, Сальваторе. На столе два желтых браслета Livestrong [13] Фонд, созданный для поддержки людей, больных раком. .

“Это тебе, – говорит Сальваторе. – Роб рассказал мне про твою болезнь. Уверен, ты справишься. А вот наш сын, Марко, не смог. Он умер в прошлом году. Лейкемия”.

Я смотрю Сальваторе в глаза. Он и сам носит браслет. На какой-то момент, пока мы сидим и вместе пьем вино, его боль становится моей, а моя боль – его. Когда он уходит, мы с Робом натягиваем браслеты. Из-за этого я чувствую связь с ним, будто мы соединены неразрывно.

Несколькими часами позже я ползаю по сайту своего друга Лэнса [14] Имеется в виду велосипедист Лэнс Армстронг. и покупаю сотню желтых браслетов. Косвенно я обязана ему многим, слишком многим, чтобы мелочиться. Одна сотня желтых долларов, которая чуточку облегчит жизни прочих “лысиков”. Может, это и много, но десять браслетов смотрятся мелковато после рекомендации купить сто. Я подтверждаю покупку, радуясь, что внесла вклад в собственную судьбу.

Я ложусь в постель и прижимаюсь к Робу. Я чувствую себя испуганной, но держу это при себе. В любом случае я не знаю, что сказать. И простое “все будет хорошо” мне сейчас не поможет.

Перед началом облучения у меня отпуск. Две недели солнца, хорошей еды, французского вина, бикини и сандалий – и ни единого белого халата на горизонте. Две недели чистого счастья с Аннабель на юге Франции!

Когда мне было пять лет, в торговом центре продавалась мягкая игрушка, которую я хотела больше всего на свете и устраивала истерики, пока не получила ее. Ее звали Мино, и она была маленьким плюшевым котенком. Мино преданно делила со мной постель последние шестнадцать лет, а это гораздо больше времени, чем провел со мной любой из моих парней. Она была там же, где и я, но, думаю, ее любимой поездкой стало путешествие в Гималаи.

Там она нашла себя – между утками и яками, китайцами и тибетцами. Сначала Мино не знала, что делать на этих зеленых просторах, ярко-бирюзовых озерах и искрящихся горных вершинах. Поначалу для кошки, никогда не покидавшей современный, шумный Амстердам, там было холодновато. Но теперь Мино адаптировалась к путешествиям и приобрела богатый опыт ночевок в палатке в Иране, в спальном мешке в Непале, на лодке в Кашмире или в овечьей шкуре в Раджастане.

И вскоре мы снова отправимся в большой мир. “Осталось всего пять ночей”, – нежно мурлычет она в уши медсестрам. Пять ночей, прежде чем она снова вернется в мир.

Меня отпустили. Выписали из больницы на неопределенный срок. Передо мной лежит вожделенная справка о выписке. Я смотрю на нее, валяясь в постели. Моя последняя больничная ночь закончилась, началось последнее больничное утро. Последний пакет с химией сочится с высоты моего опекуна – стойки капельницы. Первые полгода, двадцать шесть недель, закончились. Я смотрю на капельницу со смешанными чувствами. Она молчит.

Никаких больше ночевок в С6, никаких больничных запахов и химической мочи. Больше никогда? Я все еще не готова произнести это вслух. Отныне будет лишь поддерживающая амбулаторная химия и облучение в больнице Роттердама.

Прощай, С6. Роттердам, жди меня. Будет ли Бас скучать по мне? Скучает ли он по тем, кто был здесь до меня? По скольким из нас он вообще скучает? Как много нас бродило по этим коридорам? Я выглядываю в открытую дверь в поисках другой себя, прячущейся под забавным париком, но вижу только стариков с прожитыми жизнями за плечами.