Поль Крюи - Стоит ли им жить?

Утро 28 мая 1934 года было сплошным кошмаром для Дэфо. Он всю ночь был на ногах, принимая сложные роды, и не успел вернуться домой — усталый, как собака, — чтобы хоть немного вздремнуть, как влетел, запыхавшись, фермер Овила Дионн — теперь чуть ли не мировая знаменитость! — смертельно напуганный состоянием своей жены. И в пятом часу утра, с красными от бессонницы глазами, Дэфо опять наскоро оделся и, засыпая на ходу, отправился за пять километров к новой роженице. Вот он входит в тесную, грязную, освещенную одной масляной лампочкой, хибарку Дионна. На постели лежит мамаша Дионн. Она почти без пульса. Почти без сознания.

Около нее лежат два крошечных младенца. Таких крошек Дэфо еще ни разу не видел: трудно даже поверить, что они настоящие, — они больше похожи на крыс, чем на человеческих младенцев. Здесь же находятся две соседки-повитухи, Ле-Грос и Ле-Бель, — они взволнованно мечутся и что-то кричат, указывая на третье, еще более крошечное, синенькое существо, показывающееся на свет…

В этом доме не во что было завернуть даже одного ребенка, не то что троих, а все санитарные приспособления и родовспомогательные средства заключались в чайнике, кипевшем на плите. Из отдельных подробностей, случайно остающихся в памяти во время подобных волнующих происшествий, одна из повитух вспоминает, как маленький доктор, наскоро помывшись, бросился к роженице и с криком «Гош!» вынул третьего крошечного ребеночка… Потом он с большой тревогой наклонился над матерью, и это исследование убедило его в том, что еще не конец. Он ясно прощупывал что-то еще в огромном животе мамаши Дионн. Может быть, это кровоизлияние? И опять одна из повитух вспоминает, как доктор выкрикнул «Гош!», а спустя несколько мгновений другое «Гош!» — еще громче…

Эта последняя парочка родилась в «сорочке», и Дэфо вспоминает, как сквозь тонкую пленку, плавая в окружавшей их жидкости, они слабо шевелили микроскопическими ручками и ножками, а он сам при этом был почти убежден, что все это не реально, что он только что заснул и видит дурной сон…

Но вот первая тройка этих слабеньких недоношенных малюток подняла писк. Они хотели жить. И тут началось большое волнение. После того, как Дэфо искусно освободил из оболочек последнюю пару синеньких, еле шевелившихся комочков человеческого мяса, после того, как он перерезал и перевязал пуповину, соединявшую их с материнской кровью, мамаша Дионн внезапно похолодела и потеряла сознание. Дэфо сразу забыл всю пятерку новорожденных, и спешно стал готовиться к впрыскиванию эрготина и питуитрина, чтобы спасти мать, а повитухи Ле-Грос и Ле-Бель бросились подкладывать в печку дров и отчаянно метались по комнате, ища во что завернуть эту синевато-красную кучу младенцев, похожих на эмбрионов.

Мамаша Дионн уже явно погибала, когда Дэфо впрыскивал ей лекарство для остановки кровотечения, уносившего последние остатки ее жизни. А тут еще, отвлекая его от важного дела опасения матери, эти два последних крошечных зародыша начали вдруг тихонько, по-кошачьи, мяукать, хотя они были настолько безобразны, настолько уродливы, что, казалось, им вообще не полагается ни шевелиться, ни пищать, ни жить на свете…

Наконец, повитухи разыскали какую-то старую простыню и несколько рваных салфеток, чтобы одеть писклявую копошившуюся кучу младенцев, синих и почти без кожи. Дэфо напряженно и взволнованно ждал результатов действия своих лекарств на родильницу. Но, увы… Вопрос ясен — мамаша Дионн умирает… Вы знаете этот особый вид и выражение лица у умирающих… Всегда нужно сначала спасать мать… «У матери всегда могут быть дети!» — таков лозунг нашего маленького доктора. Но что тут поделаешь? Она кончается… И если уж нельзя спасти ее тело, то его долг, как врача…

Спасение души для этих католиков было не менее важно, чем спасение тела для Дэфо. Где папаша Дионн? Ему надо скорее ехать за пастором Рутье. Начались шумные поиски папаши Дионна, но он исчез бесследно, — он убежал в лес, и можно его вполне понять…

Дэфо стоял в полной растерянности, не зная, как поступить. Дети нежизнеспособны. Они настолько малы, что можно любого из них положить на ладонь, как кролика. Но один из них, может быть, останется в живых. Тогда наш доктор, здесь же, окрестил их всех по очереди, потому что неизвестно ведь, какой выживет! Затем он побежал к своей тележке. Когда он вернулся с пастором, мамаше Дионн стало уже значительно лучше.

Она пришла в себя. Она лежала страшно бледная и слабая, не спуская глаз с пятерки новорожденных, лежавших в ряд около нее. Рассказывают, что, когда она увидела пять живых младенцев, она могла только со вздохом вымолвить: