Афанасий Коптелов - Дни и годы[Из книги воспоминаний]

Кучер шел впереди, кони за ним. А куда? У звезд не спросишь.

Вдруг кони остановились, повернули головы вправо и навострили уши.

— Жилье чуют! — обрадовался кучер, — Там, робятушки, деревня!

И мы стали проламываться сквозь сухой болотный камыш. Впереди — речка под льдом. За ней на взгорье черная, будто мохнатая, стена леса. Похоже, могутный кедрач. А перед ним на крутосклоне вспыхнули светлячки. Что это? Не волчьи ли глаза? Ведь для окон очень тусклые. Может, освещаются лучиной? Кони снова остановились и, вскинув головы, заржали. Деревня! Вон и очертания избушек, засыпанных снегом до самых крыш. Мы спасены!

Но пока мы проламывались туда, огоньки стали гаснуть. Остался единственный, самый дальний, словно врезанный в лесную толщу. Успеть бы, пока не заснула вся деревня.

Вот от проруби — тропинка в гору. Она привела нас в переулок. Тем временем погас последний огонек — деревня погрузилась в сон. Кучер постучался в одну избу, в другую, в третью — никто не пускает проезжих, появившихся неведомо откуда, далеко от проселочной дороги. Опасаются: не пробрались бы варнаки. И мы с Борисом тоже принялись стучаться в хмурые избы. На нас гавкали охотничьи лайки, но даже на собачий лай никто не подымался, не открывал дверей. Так это было непохоже на сибирских крестьян, всегда привечавших проезжих, в особенности в суровое зимнее время. Хоть замерзай посреди улицы!

Но вот я заметил запоздалую парочку. Молодые, быстрые на ноги. По узкой тропинке идут друг за другом. Перешагнули через прясло из одной усадьбы в другую. Еще несколько минут и скроются за домом по другую сторону переулка, и я побежал наперерез. Не опоздать бы. Только они могут спасти нас. Мужчина прихрамывает — я успею. Окликнул их.

— А вы кто такие среди ночи? — настороженно спросил мужчина, задерживая взгляд на моей полевой сумке. — Откуда взялись?

Я назвался. И — о чудо! — женщина от неожиданности воскликнула:

— «На-гора»?! Вы написали? Сами? — выдернула книгу из-под мышки. — Так вот же она! Несу от подруги. Давала читать.

— Пойдемте, пойдемте, — пригласил мужчина. — Я сейчас открою ворота. Мы учителя. Первый год в глуши. И такая встреча!

Кучеру он показал, куда провести лошадей в закуток, где взять сено.

Спустя каких-нибудь пять минут мы уже отогревали руки возле жестяной печки, в которой жарко пылали сухие березовые дрова поленья, и отвечали на добрые расспросы учителя, а его жена уже накрывала стол для ужина. Запахло картошкой, поджаренной на гусином жире. Мы в свою очередь расспрашивали о последних фронтовых сводках.

Узнали о разгроме фашистов под Москвой. Вот радость, так радость! Борис вскочил, рубанул кулаком воздух:

— Так их растак! Поглубже в землю!

— Теперь наши погонят! Как Наполеона! — сказал учитель. — А вот тут… Из-за своей ноги!.. Просился добровольцем — комиссия не пропустила.

На столе появился берестяной туесок с кедровыми орехами. Мы соскучились по таежному лакомству. Пощелкивая вкусные орешки, проговорили чуть не до рассвета.

Утром уроки в школе были отменены. Все ребята хлынули в один класс — на встречу с «живыми писателями». Борис рассказывал об Аркадии Гайдаре, с которым был хорошо знаком, я читал рассказы. Потом мы едва успевали отвечать на вопросы, сыпавшиеся со всех сторон.

А после обеда все ребята встали на широкие, подбитые камусом, охотничьи лыжи, и, продолжая расспрашивать, проводили нас далеко в луга, в которых затерялась зимняя дорога.

Вторая моя, тоже неожиданная, встреча с романом «На-гора» произошла на Калининском фронте, в лесах возле реки Ловати. Я не думал, что книга, изданная в Новосибирске, окажется так далеко.

… В марте 1943 года на наших станционных путях снаряжался в дальнюю дорогу товарный поезд специального назначения. Он состоял преимущественно из теплушек, предназначенных для солдат, которым предстояло пополнить нашу добровольческую дивизию, получившую высокое звание гвардейской. Несколько десятков холодных товарных вагонов были заняты подарками фронтовикам: ящиками мороженых пельменей, бадейками меда, тюками шерстяных варежек и шарфов. В штабном вагоне ехали офицеры, приезжавшие за пополнением. Посредине стояла чугунная «буржуйка», в которую дежурный круглые сутки подбрасывал полешки и кусочки угля, раздобытого по дороге. Оправа и слева двухярусные нары. Там нашлось местечко для нас с Георгием Павловым, поэтом и прозаиком, пришедшим в наш край с Пятой Армией, разгромившей колчаковцев. Мы были делегатами, отправившимися с подарками воинам (На фронте в часы затишья мы вели записи бесед с командирами и бойцами). Из этих записей у меня по возвращении домой составилась небольшая книга «Наши земляки» (Новосибиск, 1944). Позднее часть очерков была перепечатана в сборнике «Сибирская добровольческая» (Новосибирск, 1950). Георгий Павлов, простудившийся в блиндажах, скончался тем же летом, не успев опубликовать своих записей.