Афанасий Коптелов - Дни и годы[Из книги воспоминаний]

— Вы думаете революция — дело одного Ленина. Нет, конечно, далеко не так» Там, в центре, — увлекшийся рассказчик приподнял руку, — был большой Ленин. Ну, а на местах были Ленины поменьше. Везде. И здесь, в Бийске, был маленький Ленин. Это вам полезно знать.

После этого наше отношение к нему круто изменилось. В особенности не взлюбил его Василий Семенов-Трудовой, организатор комсомола в одной из ближайших к городу волостей. Он знал многих участников становления советской власти в Бийске. Увидев Захара Яковлевича в окно, он в полголоса бурчал:

— Сейчас к нам снова пожалует маленький Ленин.

Мне при этом думалось: после Октября он, Захар Двойных, был здесь председателем совдепа, почему же теперь его рабочий стол не в особняке бывшего куща Асанова? Почему председателем окрисполкома Игнатий Громов? Не потому ли, что Захар Яковлевич часто и много говорит о себе?

Отвлекаясь от воспоминаний, Двойных обычно хлопал ладонью по вместительному портфелю и повторял:

— Я пустым не прихожу. — И доставал несколько страничек. — Вот полюбуйтесь: мы вскрыли новые нарушения. Это надо сразу в номер. Кому из вас отдать? Я не сомневаюсь — редактор согласится.

При содействии общества политкаторжан и ссыльно-поселенцев Захар Двойных вскоре перебрался в Москву. В издательстве этого общества вышли его воспоминания.

Полной противоположностью Двойных был немногословный Иван Яковлевич Третьяк, бывший командир партизанской дивизии Горного Алтая. Он, будучи уже тогда пенсионером, жил в Заречье, на нашей Краснооктябрьской улице и заходил ко мне не в редакцию, а домой. Как сосед к соседу.

Был он высоким и массивным, как Илья Муромец на полюбившейся всем картине Виктора Васнецова, только без бороды и усов. Однажды он пришел в галошах, удивительных по величине. Пока мы разговаривали, наши мальчики присели возле великанских галош, показывая друг другу пальцами. Потом посадили в галошу пушистого Мурзика и в ней осталось достаточно места еще для одного кота.

Говорил Иван Яковлевич не спеша, с явным белорусским акцентом. Голос у него был глуховато-хриплым, словно горло его еще не избавилось от простуды, приобретенной во время горных походов в зимнюю стужу. И во всем его облике не было ничего командирского.

Он вспоминал свою горькую молодость, голодную пору. В неурожайный год крайняя бедность погнала белорусов из родного Полесья. Близкие родственники отправились переселенцами в Сибирь, а он, довольно начитанный юноша, рискнул поискать счастья за океаном, в расхваленной благодатной «стране равных возможностей» для богатых и бедных. Доволен был лишь тем, что, став эмигрантом, избежал царской солдатчины. Обладая изрядной силушкой, он в Сан-Франциско нашел работу на механическом заводе. Вступил в профсоюз. В известной мере овладев английским, стал по газетам следить за будоражащими новостями с «театров военных действий» в родной стране. Вместе с земляками, такими же бедолагами, ликовал, когда узнал, что в Петрограде «спихнули» Николая Кровавого. И при великих Октябрьских переменах не мог больше оставаться на чужбине. Счастье-то, оказывается, там, на родине. Нужно возвращаться домой. Немедленно. А как? Каким путем? Через Атлантику и Западную Европу невозможно. Там схватят и бросят за решетку в какой-нибудь лагерь или — хуже того — втолкнут солдатом в Русский экспедиционный корпус, застрявший во Франции, на ее восточном фронте. Остается единственный путь — через Тихий океан. В Сибирь. К родственникам, поселившимся где-то на Алтае. Адрес, к счастью, у него есть. А там будет видно, чем ему заняться. Скопив денег и заручившись удостоверением от международной профсоюзной организации рабочих, отправился в путь. А пока плыл через океан, в Сибири загрохотала гражданская война. Во Владивостоке высадились японцы, а затем английские и американские войска. Не попасть бы в ловушку интервентов или белогвардейцев. Придется пробираться через Китай, как бы это ни было сложно. Пробраться, непременно пробраться к родственникам на Алтай. Там, возможно, удастся отдохнуть после изнурительного пути, а дальше — совесть подскажет. Главное — он будет среди своих.

И вот он в Бащелакской волости, возле таежного хребта. Пожил у родственников, присмотрелся ко всему в округе. В лесах до поры, до времени хоронятся солдаты, сбежавшие из колчаковской армии. В поисках за ними рыскают карательные отряды, пойманных вешают, живьем закапывают в землю, сжигают деревню за деревней. Тем временем непокорные мужики, успевшие запастись порохом да свинцом, заряжают картечью охотничьи ружья, хозяйки сушат сухари для беглых смельчаков. А кузнецы по ночам уже куют пики, — все пригодится для налетов на карателей. Красная армия сокрушает врага уже на Урале. Ей нужна подмога. Отсюда, с тыла. Немедленно. И вот уже всюду — фронт. Разгорается народный гнев. Кто — кого? Ко — нечно, победит народ. Не может не победить. Только нужен клич: «В партизанские отряды! За советскую власть! С пролетариями заодно! С большевиками!»