Том Сегев - Симон Визенталь. Жизнь и легенды

Вполне возможно, что Визенталь рассматривал свои отношения со Шпеером как доказательство собственного тезиса о том, что нацистских преступников нельзя казнить, так как они могут дать ответы на целый ряд интересующих историков вопросов. Именно по этой причине он в свое время выступал против казни Эйхмана. Но в любом случае в своих первых двух письмах Шпееру он демонстрирует удивительную степень открытости, как будто тот был его близким знакомым.

Шпеер же, в свою очередь, воспользовался этой перепиской, чтобы напроситься к Визенталю в гости. Он писал, что хотел прийти еще два года назад, но не знал, под каким соусом это сделать.

Когда Гитлер находился еще в самом начале своего пути, Шпеер был молодым архитектором. Гитлер видел в нем художника, каким хотел стать сам, и поручил ему несколько крупных архитектурных проектов. Они стали близкими друзьями. В 1942 году Гитлер назначил Шпеера министром вооружений и боеприпасов. Помимо всего прочего, Шпеер был причастен к депортации евреев Берлина, строительству концлагерей и использованию рабского труда. После войны он был одним из обвиняемых на Нюрнбергском процессе, где заявил, что о большинстве приписываемых ему преступлений ничего не знает, но признал, что несет должностную и нравственную ответственность за все преступления Третьего рейха, включая войну и геноцид евреев. Это произвело на судей сильное впечатление, и его приговорили всего к двадцати годам тюрьмы. В 1966 году его выпустили из тюрьмы «Шпандау», находившейся в Западном Берлине, и тогдашний бургомистр города, Вилли Брандт, послал его дочери букет цветов. Визенталь выразил по этому поводу протест.

После выхода из тюрьмы Шпеер написал автобиографию, ставшую бестселлером (отчасти из-за того, что он неоднократно выражает в ней раскаяние), и средства массовой информации многих стран мира начали относиться к нему как к респектабельной знаменитости. Визенталь тоже был о нем хорошего мнения. «Человек понес наказание, – пишет он в одном из писем, – признал свою вину, выразил раскаяние, и большего от него требовать нельзя. Поэтому его можно принимать [в приличном обществе]».

Визенталь придерживался этой позиции по отношению и ко многим другим немцам тоже, включая бывших нацистов, и причиной тому было хорошее отношение к нему его начальников в мастерских Восточной железной дороги во Львове. После войны он ощутил потребность им помочь. Его готовность сделать это позволяла Визенталю чувствовать себя порядочным человеком, а его способность это сделать давала ему ощущение силы. Примирение с немцами вселяло в него надежду, в которой он очень нуждался.

Сразу же после войны он попытался найти своего непосредственного начальника Адольфа Кольрауца и с этой целью написал бывшему работнику ремонтных мастерских Вернеру Шмидту. Заодно он предложил помощь и самому Шмидту тоже. Шмидт ответил, что местонахождение Кольрауца ему неизвестно, но он рад, что Визенталь жив. Он писал, что с ностальгией вспоминает о разговорах, которые они вели во время войны, и что он действительно нуждается в помощи: его квартира разрушена, сын сидит в английском плену, с сигаретами сложности, а его самого собираются уволить с работы – за то что он состоял в нацистской партии. От Визенталя ему требовалась справка, что он, Шмидт, – человек порядочный («в трех экземплярах, пожалуйста, и не забудьте указать, что вы еврей»). Визенталь ему такую справку прислал.

Второго своего начальника, Генриха Гюнтерта, Визенталь нашел без особого труда, но узнал от него, что Кольрауц погиб во время боев в Берлине, и расстроился. С годами его отношения с Гюнтертом стали очень теплыми. «Мы все, – писал ему Гюнтерт, – верили, что выполняем свой долг. Но мы знали также, что творится много несправедливого, постыдного, а сегодня уже можно сказать и безумного, к потребностям войны непосредственного отношения не имевшего». Его утешало только то, что он смог, по крайней мере, хоть немного облегчить жизнь своим работникам.

Он рассказал Визенталю, что случилось с ним после войны. Судьба его напоминала судьбу всей Германии. Его имущество во время воздушных бомбардировок погибло, были проблемы с работой, царил голод, он похудел. Но кое в чем жизнь ему и улыбалась: он был женат на девушке, которую знал еще до войны, и работал в управлении Западно-Германской железной дороги. Также он отметил, что старается не располнеть.

Визенталь попросил Гюнтерта прислать ему заявление о том, что он знал, что Визенталь был архитектором, хотя формально и работал под его началом в качестве техника. Визенталь объяснил, что у него осталось мало знакомых, способных подтвердить наличие у него диплома о высшем образовании, и что заявление требовалось ему для получения компенсации. Попутно он отметил, что все его попытки снова заняться любимой профессией закончились неудачей, поскольку ни духовно, ни физически он уже в качестве архитектора работать не может. Гюнтерт выполнил его просьбу без промедления. Впоследствии, когда Крайский заявил, что Визенталь сотрудничал с гестапо, Гюнтерт выступил в его защиту: в интервью журналу «Профиль» он сказал, что Визенталь был таким же заключенным, как и все другие. «Как жаль, – писал ему Визенталь, – что во время войны не было хотя бы еще ста тысяч таких же “гюнтертов”. Тогда бы все сложилось по-другому». На свое письмо он наклеил несколько марок для жены Гюнтерта, увлекшейся филателией, и объяснил, как отклеить их с помощью теплой воды. В декабре 1965 года он пригласил Гюнтерта на свадьбу дочери и позднее сослался на этот факт как на доказательство того, что не преследует всех немцев без разбору.