Том Сегев - Симон Визенталь. Жизнь и легенды

В Вене меня принимал Международный исследовательский центр культурных исследований. Сотрудники Центра встретили меня приветливо, а доктор Луз Моснер помог мне полезными советами. Ави Кацман, как обычно, тщательно и умело отредактировал мою рукопись. С удовольсвтвием выражаю благодарность также моему литературному агенту и другу Деборе Харрис.

Таких похорон мир еще не видел: никогда раньше в одной могиле не хоронили останки столь большого количества людей. Эти похороны состоялись 26 июня 1949 года. Начались они в Тель-Авиве.

В Большой синагоге воцарилась атмосфера почти нестерпимого ужаса; в толпе, собравшейся на улице, раздавались истерические вопли. Газеты сообщали, что на похороны пришли десятки тысяч людей, и описывали душераздирающие сцены. Раздавались крики «Папа!», «Мама!». Люди падали в обморок. В толпе были и маленькие дети.

В главном зале синагоги поставили стеклянный саркофаг длиной полтора метра, а в нем – тридцать фарфоровых урн в голубую и белую полоски. Газеты писали, что в урнах был прах двухсот тысяч евреев, убитых во время Холокоста. На церемонии присутствовали мэр города, видные общественные деятели и раввины. После речей и молитв саркофаг погрузили на полицейскую машину и повезли по улицам города. Машина с трудом прокладывала путь через толпу. Везде, где она проезжала, люди закрывали магазины и мастерские, выстраивались вдоль дороги и стояли в скорбном молчании.

Из Тель-Авива саркофаг направился в Реховот, где жил президент Хаим Вейцман. Занятия в школах были отменены; учеников отправили смотреть на траурный кортеж. Престарелый, тщедушный и почти слепой Вейцман сказал всего несколько слов, после чего саркофаг повезли в Иерусалим. У въезда в город его ожидали тысячи плачущих людей. Некоторые из них принесли с собой куски мыла. Они ошибочно считали, что оно сделано из жира погибших евреев, и хотели похоронить его вместе со стеклянным саркофагом на кладбище Сангедрия, рядом со склепами, высеченными в скале две тысячи лет назад.

Человека, по инициативе которого эти исторические похороны были организованы, звали Симон Визенталь. Ему был тогда сорок один год. После освобождения из австрийского концентрационного лагеря Маутхаузен он жил в расположенном поблизости городе Линце и занимался поиском нацистских преступников. Прах погибших был собран по его же инициативе в концлагерях и других расположенных в Австрии местах заключения.

«Стеклянный саркофаг, – писал он впоследствии, – превратился вдруг в некое подобие зеркала, в котором отражалось множество лиц: товарищей по гетто, друзей из концентрационных лагерей, людей, забитых насмерть, умерших с голоду, загнанных на колючую проволоку, по которой шел ток. Я видел страх на лицах евреев, которых кнутами и палками гнали в газовые камеры звери в человеческом обличье, лишенные совести и чувств и не желавшие услышать их единственную мольбу: позволить им жить».

К тому времени Визенталь уже был знаком с несколькими израильтянами, но его самого в Израиле знали немногие. Мэр Тель-Авива, Исраэль Рокеах, тоже не знал, кто такой Визенталь, когда несколькими месяцами ранее тот прислал ему письмо на идише. Судя по всему, решительный тон Визенталя произвел на Рокеаха впечатление. Визенталь писал, что австрийская Организация бывших узников концлагерей «решила» перенести в Израиль прах святых и «решила» удостоить мэрию Тель-Авива чести этот прах принять. Это не было похоже на вопрос, просьбу или предложение; это звучало почти как приказ. Отказаться было невозможно, и Рокеах написал в ответ, что Тель-Авив примет урны с прахом со «священным трепетом», хотя на самом деле понятия не имел, что с ними делать.

Геноцид евреев тревожил многих жителей Израиля и причинял им боль. Впервые прах, привезенный из польского лагеря смерти, был захоронен в Палестине уже в 1946 году. Тем не менее даже в 1949 году никто толком не знал, как следует оплакивать шесть миллионов погибших и как увековечивать их память. Закон о предании суду нацистов и их пособников приняли лишь через год после этого, общенародный день памяти жертв Холокоста был установлен через два года, а закон о создании государственного мемориала «Яд-Вашем» появился только через пять лет.

Когда Визенталь приехал в Израиль, тему Холокоста все еще окутывало глухое молчание: родители не рассказывали своим детям о том, что с ними случилось, а дети не осмеливались их расспрашивать. Люди, пережившие Холокост, вызывали страх, отчуждение, стыд, чувство вины, и с ними было нелегко. Как жить в одном доме с такими соседями? Как с ними работать? Как ходить с ними на пляж или в кино, влюбляться в них, вступать с ним в брак? Как относиться к их детям в школе? Вряд ли существовала еще одна страна, которой пришлось пережить более тяжелую и болезненную встречу с «другими», как будут говорить позднее.