Вадим Канделинский - Фидель на Донбассе. Записки военкора

Я почему-то вспоминаю кадры хроники, где наши бойцы в Чечне сидели верхом на броне. Сейчас же понимаю, что эта самая броня только что спасла нам жизнь. А вот если бы мы ехали сверху…

Дорога кажется бесконечной. Я вижу остовы сгоревших танков, дорогу, изрытую воронками и усеянную кусками взорвавшихся зданий. До ВСУ пара километров. Уже позже я понял, что это огромное расстояние до противника. Ведь однажды мне довелось ночевать в 35–40 метрах от украинского окопа. И надо сказать – я не знаю, что было страшнее – первый раз попасть под огонь, или эта ночь.

Доезжаем до старого терминала. Экипаж орет, чтобы мы открывали люк и сразу бежали влево. «Куда влево? Я же здесь первый раз!» Сема тянет ручку двери, я выпихиваю ее наружу, тут же хватаю рюкзак и вываливаюсь на улицу. Сразу ощущаю донбасскую жару. Она обволакивает мое тело, мои мысли. Я озираюсь по сторонам, не понимая ровным счетом совершенно ничего. Ору: «Куда бежать…ть? Мужики! Куда бежать-то?». В этот момент я, сидящий на корточках, в шлеме, в бронежилете, с сумкой и фотиком, смотрюсь, наверное, смешно. Местные ребята-то уже привыкли, а я еще «молодой».

Из ступора выводит крик Пегова: «Здарова, парни!» и пробегающий мимо меня оператор. Я устремляюсь за ним, низко пригибаясь. Ополченцы кричат нам, чтобы мы сразу прятались за стену, за которой безопасно. Но это все условности. «Танк ведь может и в эту стену долбануть. Вон, пару дней назад ту стену снес. Чудом никто не пострадал». Мурашки, руки трясутся, пот заливает лицо, глаза щиплет, все мешает, страшно и жутко одновременно. Тянусь за пачкой сигарет.

«Я в аэропорту! Вадим! Я в аэропорту! В Донецком! Аэропорту!», – кричу про себя я.

Сигареты чуть успокаивают.

Врут. Все врут, что курение не помогает при стрессе. Просто они не курили под обстрелом. Тут сигарета становится единственной ниточкой к успокоению. С каждой затяжкой к тебе возвращается понимание происходящего, мозг начинает раскручивать рабочий режим, как огромная динамо-машина, отталкивая лишние мысли о страхе и неуверенности. Беру в руки камеру. Обходим терминал, снимаем первый этаж. В 10 утра ВСУ открыли из танков огонь по окраине Донецка. Я сам видел и слышал. Мы только-только приехали в аэропорт, Пегов сел разговаривать с Гиви и минут через 10 прибежал его зам, рассказывая вышенаписанное. Теперь ополченцы пытались погасить многочисленные огневые точки противника. Пулеметчики стреляли навесом, автоматчики поддерживали тех, пока они перезаряжали ленты. Я хожу за съемочной группой и пытаюсь задавать вопросы. Выходит коряво. «Ну давай же, соберись, мать твою!», – злюсь я на себя.

Украинцы открывают минометный огонь по терминалу. Опять прячемся за стену, курим, мужики смеются, а я тем временем отсматриваю снятый материал, думая о том, что я полная бездарность. Картинка не нравится совершенно. Адреналин сделал свое дело. Она трясется, гуляет, кадры слишком длинные. Мужики сидят и ругаются на чем свет стоит. Один из них стоит в проходе. «Ты бы зашел, смертник, чего ты там встал». Тот лениво отвечает, что снаряды его после Дебальцево не берут. Взрывается где-то перед терминалом мина и осколки с характерным свистом летят внутрь. Все смотрят на него. Ополченец улыбается в ответ. Хочу отдать вторую пачку сигарет парням, которую специально купил для них. Но понимаю, что потерял, когда выбегал из БТРа. Вывалилась из кармана уже потертой формы. Именно в ней я служил в армии, и потом уже поехал с ней на войну.

Ведь для солдата военная форма – это не просто куски ткани. Это воспоминания. В ней каждая строчка, каждое пятнышко или след – что-то значат. Форма моя была, конечно, захезана еще как… Но тем была мне роднее. Я подумал, что в ней мне будет много спокойнее, чем в какой-нибудь бездушной одежде, купленной в магазине. В этой форме я жарился под летним влажным горячим климатом Смоленска, намокал и отсыревал отвратительно-дождливой осенью, замерзал бесконечно долгой зимой, и отогревался сказочно-красивой весной. Форма стала для меня чем-то родным. Странно?

А потом в этой форме я катался от боли по полу от сказанных моей супругой слов. «Я тебя больше не люблю». И это было в день моей демобилизации.

Этот рой мыслей пронесся со скоростью света в моей голове. А меж тем, аэропорт продолжали обстреливать. Когда я ехал на войну, так или иначе мое воображение рисовало киношные картинки этих мест. Все должно было выглядеть как-то иначе. По-другому. Мой разум и память не хотели воспринимать реальность такой. Все было много жестче, страшнее и проще. И эти мужики, стреляющие и пытающиеся заткнуть ВСУ, чтобы те не стерли с лица земли еще одну женщину или ребенка, не были похожи на военных с обложки. Они были грязные как черти, какие-то зло-веселые, молчаливые. И простые. Без всех этих героических фраз и напыщенности. Такие они были, мужики на передовой. Шахтеры, строители, водители, работяги одним словом. Я не встретил тут кадрового офицера российской армии. Нет. И солдата тоже – нет. И я вам больше скажу – за полгода на передовых я не встретил ни одного кадрового россиянина.