Анатолий Панков - По скользкой дороге перемен. От стабильности Брежнева до наследства Ельцина

А Чудаков, подававший надежды как поэт (о его стихах хорошо отзывался Иосиф Бродский), так и не смог при жизни в полной мере опубликоваться. В 1974 году его арестовали и признали невменяемым, отправили на принудительное лечение в психушку. Потом ещё он попадал в психиатрическую больницу. В 1997 году умер от сердечного приступа на улице. Рассказывают, накануне он продал свою квартиру на Кутузовском проспекте (!) и остался бомжом…

Когда сняли Флеровского, я вслед за некоторыми другими сотрудниками «МК» заторопился поискать иную редакцию. Меня удерживали. Намекали на повышение, и даже на то, что при моём комсомольском прошлом быть мне замом главреда. Да, комсомольские функционеры ценились в комсомольских газетах. Недаром же главными редакторами «МК» впоследствии становились выходцы из комсомольских органов: Аркадий Удальцов, Евгений Аверин, Павел Гусев… В данном случае я не оцениваю их деловые и творческие качества.

Уговорам я не поддался, посчитал, что уже окончательно вышел из комсомольского возраста. Хотя возраст тут не причём: в «МК» работали и до самой пенсии. Просто об административной карьере в журналистике я ещё не помышлял. Да и работа в региональной молодёжке считалась тогда лишь некой ступенькой перед большой журналистикой. «МК» был базой для пополнения рядов многих более статусных изданий тех лет. Мне хотелось увидеть другие горизонты, расширить кругозор, быстрее стать более профессиональным журналистом и, чего греха таить, больше зарабатывать. И такая возможность мне представилась в Агентстве печати «Новости».

АПН называли «могилой неизвестного журналиста», поскольку большинство сотрудников работали не на внутреннего читателя. Это была пропагандистская машина для создания благоприятного образа СССР за рубежом. Как в дружеских «странах народной демократии», так и в сугубо «враждебных» – капиталистических.

Но было одно неоспоримое творческое преимущество работавших там: дозволялось и даже поощрялось касаться таких щекотливых тем, проблем нашей жизни, о которых для внутреннего потребления писать было запрещено или, если разрешали, то с «правильным» освещением темы. Чего же скрывать от западного и даже от восточноевропейского читателя наши болячки, которые им были хорошо известны из вполне достоверных, не советских источников? Благодаря этому мы, журналисты АПН, получали больше информации (например, из специальных выпусков ТАСС), чем работники сугубо внутренних изданий. Глубже влезали в советскую проблематику. Это развивало кругозор. Помогало снимать шоры…

Кроме того, в АПН я научился редактировать чужие материалы. Главной нашей повседневной задачей было не написать что-то своё, оригинальное, а подготовить чужое. Мы использовали не только заказанные нами статьи журналистов и писателей, но и вырезки из любых изданий. Резали их, как хотели, подделывали под вкусы зарубежных читателей, которые не любили длиннот, пустобрёхства. Главное для них: факты и мнения авторитетных людей. Выжимали всю советскую водичку, которой любили разбавлять нашенские авторы и которая мешала читателям добраться до сути проблемы.

И это в дальнейшем мне сильно пригодилось: беглого взгляда было достаточно, чтобы увидеть и грамматические огрехи, и лишние слова. В чужих материалах, в своих же – это проблематичнее. Что, боюсь, заметно, и по тексту этих моих воспоминаний.

АПН создано на базе Совинформбюро, которое появилось через два дня после нападения нацистской Германии на СССР и обеспечивало выверенной информацией о ходе войны, чтобы, несмотря на сокрушительные поражения Красной Армии и её гигантские потери в первые месяцы, во всем мире, а в нашей стране тем более, должны были верить: СССР победит.

Несмотря на то, что АПН называли «могилой неизвестного журналиста», тем не менее высокие по советским меркам гонорары и оклады, а также возможность поработать за рубежом привлекали людей. Устроиться туда можно было только по протекции. Меня перетащили Борис Алексеев, выходец из «МК», и тот же Лёня Коренев.

В силу престижности АПН туда охотно пристраивали детей и жён из именитых семей. Так, в нашем отделе работала жена кинорежиссёра Вениамина Дормана, прославившегося фильмами о резиденте.

Рядом со мной сидел Александр Губер – никогда не унывающий балагур. Сын дворянина (!), академика, известного советского востоковеда, а потому не случайно, что Саша специализировался на Вьетнаме. Несколько лет работал там собкором. При мне редактировал ежемесячный журнал «Лиен Со», который АПН выпускало для вьетнамского читателя. Рассказывал нам про эту бывшую французскую колонию, разделённую на две идеологически противоположные части. Саша побывал в боевом отряде, маршировал с ним в джунглях. Сам парень крепкий, крупный, он был поражён выносливостью внешне хилых, тощих бойцов. Они могли долгими часами тащить на себе немалые тяжести, а он, такой большой, выдыхался и без груза. Саша объяснял эту выносливость, помимо тренировки конечно, ещё особенностью их ходьбы. Она была пружинящей. Вьетнамец как бы приседает на ноге, а потом ему легче разогнуть мышцы и толкать вверх тело и груз.