В моих руках оказался настоящий клад. Никто из нашей семьи ничего не знал об этих людях. Я – первый.
Мне повезло, и не в последний раз. В Москве живет дочь самой младшей из дочерей Вольдемара, Изольды, – Ольга Александровна Аврамова, моя тетя Оля. Она рассказала мне о том, что в последние годы своей жизни Паулина жила у них в городе Гай Оренбургской области. Там же она умерла. И свидетельство о смерти Паулины хранилось у тети Оли. Она сделала для меня нотариальные копии – так появилось основание для ознакомления с делом Паулины в МВД Санкт-Петербурга. Я отправил копию туда и получил положительный ответ.
Вскоре написали и из УФСБ Саратова: действительно, дело Вольдемара от 1931 года на хранении имеется, я могу приехать в Саратов и ознакомиться с ним самостоятельно.
Итого – три приглашения из двух городов. Пришла пора ехать в архивы.
В архивах. Первые открытия
Поездка в Саратов оказалась напрасной. Я совершил наивную ошибку: позвонил в архив УФСБ Саратовской области, спросил, могу ли приехать такого-то числа посмотреть дело Вольдемара Вагнера, – и даже не узнал имени и должности того человека, который ответил «да». Разумеется, дело мне никто не подготовил. Поэтому на месте я смог только показать оригиналы документов, подтверждающих мое родство с Вольдемаром, чтобы в следующих запросах уже ничего не доказывать. Написав в приемной заявление с просьбой о том, чтобы мне изготовили копии дела и выслали их по почте, я немного погулял по городу и уехал в Москву.
К поездке в Петербург я подготовился основательнее. Написал предварительно письма в ИЦ ГУ МВД и УФСБ, указал, какого числа я хотел бы посетить архив. Дождался официальных ответов с подтверждением. Перед поездкой созвонился с архивами и все уточнил еще раз.
В Питере было пасмурно, и накрапывал тот самый питерский мелкий дождь. Осень, раннее серое утро. «Большой дом» на Литейном, 4, – а точнее, целый квартал, занятый силовыми ведомствами, – производит сильное впечатление. Мощная неприступная громадина, молчаливая. Всегда закрытые окна, множество дверей без вывесок – только звонки и глазки. Настоящая крепость. Теперь перед одной из этих закрытых дверей без таблички – со стороны улицы Шпалерной, недалеко от перекрестка с Литейным проспектом, – стоял я и думал о том, что без особой надобности оказываться в этом районе не хочется. Рядом открытия ждали еще несколько посетителей.
Наконец дверь отворилась, все вошли внутрь. Оказалось, что архив следственных дел интересовал только меня, остальные пришли по личным вопросам (получить справки, выправить документы). Меня пригласили. Комната для чтения была небольшая. Два стола напротив друг друга, внутренний телефон. Сотрудница проверила документы, запретила фотографировать и положила передо мной дело. На старой пожелтевшей картонной обложке от руки было написано: Вагнер Вольдемар Богданович. Я держал в руках дело своего прадеда (стр. 42–56).
Сказать, что я волновался, будет неточно. Сложно описать эту смесь чувств: боль минувшей трагедии вместе с радостью открытия. Как будто сейчас приоткроется дверь в прошлое, о котором до тебя никто не знал.
Дело было довольно объемным. Прадед провел под следствием во внутренней тюрьме на Литейном полгода. Его арестовали в марте 1935-го, а осудили в сентябре. Часто вызывали на допросы. Некоторые листы в деле оказались полностью закрыты бумажными конвертами, другие – прикрыты частично. Обычно так скрывают информацию о тех, кто вел следствие или давал показания против подозреваемого. Фамилии были открыты, но фотографировать не разрешалось – только делать пометки от руки.
В первый раз я просто прочитал все дело от начала и до конца. Не торопясь, не пропуская ни строчки, перелистывая старые желтые страницы одну за другой. Потом достал блокнот и стал делать пометки. Взгляд выхватывал упоминавшиеся в деле фамилии сотрудников НКВД и тех, кто проходил по делу. Меня предупредили о том, что при изготовлении копий эти фамилии закроют. Поэтому я тщательно, страницу за страницей, все переписал – и так перечитал все дело еще раз. А на третий раз выписал номера страниц, копии которых хотел бы получить: довольно много, около пятидесяти.
Я читал, и прадед представал передо мной совсем не таким человеком, каким я его себе представлял. Вольдемар был пастором одной из старейших лютеранских общин Ленинграда – общины церкви Св. Екатерины на Васильевском острове. Но я и не подозревал о его «высоком» круге общения. Оказалось, он был близок епископу Артуру Мальмгрену [7] Артур Леопольд Мальмгрен (1860–1947) – доктор теологии, епископ Евангелическо-лютеранской церкви России. В 1891–1930 годах – пастор церкви Св. Анны в Санкт-Петербурге. В 1927 году руководил всей Евангелическо-лютеранской церковью СССР, так как епископ Теофил Мейер (служивший в Москве) перенес инфаркт. В 1932 году был привлечен к уголовному делу, по окончании которого расстреляли 20 человек, но не был осужден благодаря ходатайству немецкого консульства. В 1933 году после смерти епископа Мейера принял руководство обоими церковными округами, но после допроса в ОГПУ в 1936 году выехал из СССР. (Источник: Евангелическо-лютеранская церковь и советское государство (1917–1938) II О. А. Лиценбергер; [Междунар. союз нем. культуры]. 2-е. изд. – М.: Готика, 2000. С. 366.)
, и тот предлагал «если что» увезти его самого и семью в Лейпциг (куда епископ, кстати, потом и смог выехать, избежав репрессий). Как пастор Вольдемар участвовал в мероприятиях, где присутствовал консул Германии и другие известные люди.
Читать дальше