Олег Максимов: Дневник китобоя

© О. Максимов, текст, 2016

© ООО «Живем», 2016

Сразу после войны с Германией я завершал учебу в школе юнг, но проходил практику на военном госпитальном корабле «Воронеж». Вахту несли, как и вся команда. В один из дней я стоял впередсмотрящим. Это на самом носу идущего корабля. Начинался шторм при выходе в Баренцево море. По палубе хлестко летали тяжелые брызги. Нужно было высматривать плавающие мины, да и торпеды тоже. Смеркалось. На фоне горизонта я увидел подозрительный след разрезающей волны торпеды. «Вижу след!» – крикнул я. Корабль резко увернул в сторону. Вот и все. А иногда можно было увидеть и плавающую мину – это была обычная жизнь на корабле во время переходов по морям и океанам, этому не придавалось особого значения.

После завершения учебы однажды меня вызвали в военкомат. Мне вручили повестку на службу и медаль «За героическую оборону Советского Заполярья».

Все это я вспомнил, чтобы объяснить, как я попал на китобойную флотилию.

Практика на военных кораблях плюс медаль у мальчишки сыграли особую роль. Но перед срочной службой, сразу после войны, мне довелось сделать интересный рейс на рефрижераторе «Умба» в Кёнигсберг. Это был секретный рейс. Мы только по выходу в море узнали, что нам предстоит добраться до Польши, а потом и в Кёнигсберг. Это было тоже опасное мероприятие: в конце войны появились магнитные мины. Они сами ползли к кораблям. Вот почему мы шли шхерами, но нам пришлось-таки заглянуть в послевоенную Швецию – в город Карлсхам. Там предстояло провести размагничивание, чтобы эти прыткие мины нас не схамали. Ой! Сколько их было после войны!

Мы пришли в Гданьск. Потом нам к палубе приварили гигантский варочный котел. Это была авантюра. Изменился вертикальный баланс корабля. Мы долго ждали благоприятной погоды, ибо мы даже при малом волнении ушли бы на тот свет. Но все прошло благополучно. С этой бандурой чуть не выше мачт встали на рейде Кёнигсберга и ждали гигантский кран, который нам оставили немцы так кстати, а я любовался с рейда Королевским замком. Он был почти целый – только башня слегка повреждена. Город еще дымился в некоторых местах. На берег нас не пустили. Он был еще заминирован. Опять проклятые мины! Через неделю мы снова вернулись в Польшу и долго болтались без дела, а потом тем же путем пошли в Мурманск.

Наша старая калоша, полученная от немцев по ленд-лизу, вдруг скисла. У нас потек котел. Это был обыкновенный паровой котел на угле. Вода из котла стала поступать в топки, разогретые обыкновенным углем. После собачей вахты, я только прилег, и вдруг ко мне врывается мой коллега-кочегар с выпученными от страха глазами:

– Олег! Все! Хана! В топках вода! Что делать? Мы взорвемся…

Я мгновенно накинул робу и через минуту уже был в кочегарке.

Вся машинная команда собралась около котла. Кстати, мы находились в море – и никаких берегов и огней. И как всегда, в такие моменты действует «закон подлости». Волна уже хлестала по палубе. Ко мне подошел стармех:

– Олег! Ты хрупкий и, мне кажется, влезешь в топку?!

– Я думаю, что смогу проникнуть.

– Хорошо!

Кто-то притащил фуфайки, стеганые брюки, шапку-ушанку, теплые рукавицы и валенки. Без всяких этих причиндалов в топке делать нечего. Меня из шланга облили водой до самого предела. С собой я взял два мощных зубила и средних размеров молоток. Горящий уголь выскребли не весь, а топка блистала чистотой, а из клепок струйками брызгала вода. Такие работы надо делать очень быстро. Давление в котле падает, тогда все вспомогательные механизмы остановятся.

И тогда хана.

В топке я разместился удобно. Приступил к работе. Но зубило я не ставил вертикально. Острые зубки зубила могут отрубить нежные концы клепки. Только горизонтально лежало мое зубило. Высота не позволяла сделать хороший взмах молотком. Рядом, сбоку, пылала огненная смесь. Через 2-3 минуты фуфайка и вся моя одежда была высохшей и могла вспыхнуть. В этот момент мне нужно вылезать, обливаться, и так много раз. Наконец течь прекратилась. Точно такую же работу нужно было сделать на китобойце, но только здесь не будет открытого огня, ибо котлы у китобойца работают на жидком топливе, о котором я упоминаю в дневнике. Кто там будет выполнять эту работу, я не знаю».