Лилия Задорнова - VLADI. Владимир Скулачев

Надежда тщетно пыталась узнать, по какому адресу Петр мог писать им с фронта, но из-за страшной неразберихи в первые месяцы войны она не смогла получить никакой информации. В московскую квартиру от Петра пришло одно коротенькое письмецо. Дачный поселок старых политкаторжан как-то вдруг совершенно опустел, а те немногие семьи, что остались в нем, занялись рытьем узких и глубоких траншей, называвшихся «щелями», для защиты людей от бомбардировок, которые происходили не только в Москве, но случались и в ближайшем Подмосковье.

Однажды на улице Владик нашел черный осколок, который долго хранил в секрете. Он узнал, что скоро их семья уедет на поезде далеко-далеко, и поскольку он никогда еще на поездах дальнего следования не путешествовал, ждал этого события с интересом и нетерпением. Чтобы скоротать время, он на тропинках дачного участка из длинных еловых шишек делал многочисленные эшелоны, представляя себя пассажиром одного из них.

Сентябрь сорок первого выдался сухим и прозрачным. В ожидании эвакуации Владик с дедом Ароном часто гуляли по поселку. Однажды дед поразил внука тем, что, увидев скамейку через открытую на чужой участок калитку, зашел с внуком на совершенно чужую и казавшуюся необитаемой территорию, чтобы посидеть там на скамейке. С полчаса они сидели и, отдохнув, продолжили свое путешествие. У Владика осталось ощущение какого-то огромного смещения правил совместной жизни дачников, которые раньше никогда не позволили бы себе такой вольности.

Путешествие в эвакуацию началось только в конце ноября 1941-го. Для этого пришлось уехать из дачного поселка и переночевать в одном из цехов завода «Фрезер», чтобы рано утром вместе с рабочими завода погрузиться в эшелон, уходящий на юго-восток. В цеху спали все рядом на чемоданах с пожитками. Бабушка ночью громко храпела.

– Бабушка, а на кого ты всю ночь рычала? – спросил ее утром удивленный Владик. До этого он всегда спал в отдельной комнате и никогда не слышал человеческого храпа.

Эшелонов, на которых отправляли в эвакуацию, было два. Один следовал в Северный Казахстан, в Кустанай, другой – в Южный Казахстан, в город Джамбул. Им повезло: они оказались во втором эшелоне. Дело в том, что Кустанай был расположен в середине практически необитаемой пустыни со страшной жарой летом и тридцатиградусным морозом зимой, а также чудовищными пыльными бурями. А вот город Джамбул, если бы не война, мог бы стать отличным курортом в Тянь-Шаньских горах: чудесная флора, начинающиеся тут же в горах ледники, живописные долины, чистейшие реки, спускавшиеся куда-то далеко вниз, между грандиозными, фантастической формы, пиками гор.

Городу негде было принять все прибывавшие из Центральной России полчища беженцев, и первые дни они провели в местной мечети, уже привычным образом располагаясь ко сну на чемоданах. Потом их подселили к семье одного из русских рабочих, жившей в мазанке в переулке около Мучного базара. Это была пара очень милых пожилых людей, проводивших в Красную армию двоих своих сыновей.

Владик навсегда запомнил жуткие часы перед восходом солнца, когда по переулку, где они жили, проходил почтальон.

– Перфильевы, Осокины, Ивановы… – выкрикивал он чьи-то фамилии.

Хозяйка их дома сидела на топчане рядом с Надеждой, сильно держа ее крепко сжатые кулачки в своих натруженных ладонях. Обе молили Бога не услышать свои фамилии: ведь почти вся корреспонденция, которую разносил почтальон, были похоронки. Владику казалось, что он никогда в жизни не видел таких бледных лиц, какими они были в такие моменты у его матери и их хозяйки. Но вот голос почтальона удалялся, потом стихал, и Надежда, опустив свою голову на руки хозяйки, тихо, чтобы не разбудить мужчин, плакала слезами человека, попавшего в безнадежную ситуацию.

Жизнь в Джамбуле для семи-восьмилетнего мальчика была полна необычайных открытий. Пожалуй, главным было то, что, оказалось, земля представляла собой не только равнину; на ней встречались и впервые увиденные им горы, уходившие в небо даже сквозь самые высокие облака. Весной эти горы на несколько дней становились цветными: зацветали предшествовавшие ледникам альпийские луга. Оказалось, что даже небольшие речки могли ворочать огромные камни, которые на уступах скалистых гор с грохотом обрушивались в бездну.

Верблюда можно было увидеть не в зоопарке, где это гордое животное, по-видимому, изнывало от скуки и однообразия жизни, а на свободе. В Джамбуле Владик видел длинные караваны верблюдов, спускавшихся с гор и поднимавшихся из долин в город, где они чувствовали себя, безусловно, хозяевами – самыми большими и самыми мудрыми. Внезапно верблюды принимали решение устроить привал и ложились посередине дороги, так что встречавшимся им машинам, увидеть которых верблюды могли за три-пять километров, приходилось аккуратно их объезжать. Но и лежа они старались держать свои головы гордо, где-то на уровне глаз проходивших мимо них людей, высоко задрав свои огромные мягкие носы и посматривая на прохожих глазами, полуприкрытыми веками и обрамленными густыми длинными ресницами.