Алексей Толпыго - Загадки истории. Злодеи и жертвы Французской революции

Что ж, посмотрим вначале, каковы были субъективные факторы, предопределившие такой, а не иной ход событий.

На первом месте, вне сомнений, стоит фактор личности короля Людовика XVI.

Как мы помним, старший внук Людовика XV, герцог Бургонский, надменный и в то же время обаятельный, был, а точнее, мог бы быть истинным королем, «королем до ногтей», как сказано у Шекспира. Но он умирает в 1761 году. Это не создает проблемы наследия – у короля есть еще три живых внука, но Божий перст, трагедия Бурбонов в том, что герцог Беррийский (будущий Людовик XVI), был мало пригоден для трона.

Двумястами годами раньше, в годы гражданской войны французский гуманист и мыслитель Жан Боден, наглядевшись на правление слабых сыновей Екатерины Медичи, так писал о правителях вообще: «Если государь слаб и зол – то он создает тиранию, если жесток – организует бойню, если распущен – устроит бордель, если жаден – сдерет с подданных шкуру, если неукротим – высосет кровь и мозг. Но самая страшная опасность – интеллектуальная непригодность государя».

Впрочем, ту же мысль гораздо короче выразила народная мудрость: «Простота хуже воровства».

Вот этот-то непростительный грех «простоты» и стал губительным для короля и для королевской власти во Франции.

В годы кризиса король метался из стороны в сторону, обещал министрам поддержку – и бросал их в критический момент. Потом, когда революция стала неизбежной – он то пытался противиться ходу событий, то уступал. Уж делал бы что-то одно!

Королева была не чета королю. Намного более активная и энергичная, она была душой сопротивления революции. Но именно поэтому она также сыграла немалую роль в крушении режима.

Уж слишком ненавидели «австриячку». Причем ненавидела прежде всего аристократия – те, кто не был приближен ко двору.

Притом и ей был присущ тот же грех, что и королю: «интеллектуальная непригодность», она же «простота».

Можно поискать и другие частные обстоятельства. К примеру, важную, а может быть, роковую роль сыграла такая случайность, как болезнь двух министров, случившаяся уж очень не вовремя: как раз в момент созыва нотаблей, на рубеже 1786–1787 годов. Не заболей они, может быть, нотаблей удалось бы уломать, они бы согласились дать деньги, и… революции бы не было. Или она случилась бы в другое время и совсем в иных обстоятельствах.

Или армейская реформа. Суть ее для нас не так уж важна, но понятно, что поскольку она исходила от герцога Орлеанского, который всегда выступал на стороне прогресса, – ее идеи были прогрессивными. Притом герцог, постоянно фрондировавший, в тот момент был как раз лоялен, и король принял идею благосклонно. Вроде бы именно то, что требовалось: прогрессивная реформа…

А между тем все современники согласны с тем, что это улучшение стало одной из второстепенных причин успеха революции. В критический момент оказалось, что армия, в разгаре реформы не так надежна, как была. Как видно, система слишком прогнила…

«Но, – скажет читатель, – что ж вы все о мелочах и случайностях? А как же объективные факторы?»

Они были, а как же. Только при внимательном рассмотрении мы увидим, что едва ли не все объективные факторы носили какой-то… какой-то субъективный характер.

Перечислим основные.

Это, во-первых, век Просвещения и деятельность просветителей. Это стремление все поверить и все проверить Разумом. Это прочность режима, сыгравшая с ним очень злую шутку. Это недальновидность (мягко выражаясь) аристократии, которая, вместо того чтобы хранить столь благоприятный для нее режим, сделала все, чтобы его поломать.

И только один фактор можно назвать вполне объективным. Это народ, это роль парижского пролетариата. Но этот фактор появляется значительно позже, поэтому начнем с других.

Век Просвещения, дух Просвещения вроде бы не ставил целью уничтожение монархии. Скорее наоборот. Вольтер боролся с церковью, а отнюдь не с королем (и даже не с аристократией). Вообще просветители мечтали о просвещенном монархе, чтобы самим быть доверенными его советчиками – и уж никак не собирались быть полновластными хозяевами страны.