Анатолий Цирульников - Неопознанная педагогика. Адыгея. Черкесские сады, или Плач под лезгинку

…Была некая программа кадрового резерва территорий. Пришёл идеолог, бывший тогда в фаворе. Собрали человек сорок в Кремле. Шамиль был среди этих сорока и выступил с предложением: почему бы в критерии не внести подбор людей с инновационным мышлением, управленцы относятся к такого рода людям.

«Ваш вопрос вызвал сложные чувства…» – начал свой долгий ответ кремлёвский ведущий. И ответ его свёлся к тому, что мы можем позволить себе роскошь творчества в культуре, образовании, в других сферах… только при условии жёстко построенной государственной системы.

– А это везде, – заметил Шамиль, – и в университетах, и в других местах никто не хочет передавать властных полномочий. «Им виднее». Москве виднее, Кремлю виднее, губернатору виднее, шефу виднее…

Ещё из того выступления, рассказывал мне Шамиль, запомнилось выражение «успешные подонки». Класс людей, двигающих общество: мол, мы осознаем, что они подонки, но «нам нужны их способности, успешность…».

Молодые и старые блюстители государства, думаю я. Всё для его величия. Человек – ресурс, не цель…

В доме Махмуда Каратабана я познакомился с его родителями. Папу зовут Анзаур Махмудович, а маму Асиет Юнусовна. Она – заслуженный учитель Республики, пишет учебники адыгейского языка для русскоязычных школ и начальных классов. В Адыгее много лет занимаются по её учебникам. Дедушка Махмуд, инвалид войны, тоже был учителем. А внук язык сам выучил.

В аулах, рассказывает папа заместителя министра образования, много русских людей. В школах русские классы. В маленьких аулах ещё говорят на родном языке, а в больших, и в городах, типа Адыгейска, куда свезли людей из затопленных аулов, – по-адыгейски почти не говорят.

(Их невестка, кстати, говорит и по-русски, и по-адыгейски, но с детьми по-русски).

«Мой аул затопили, – говорит мама, – какой красивый был аул, Ленинохабль… Малая часть культуры осталась. Даже как свадьбу играть, не помнят».

– Идёт свадьба, – напоминает папа, – в середине отец, дедушка, с двух сторон дети. Младший – справа, чтобы старший, если понадобится, мог его послать за чем-то.

…Когда гостей сажают за стол, один человек не садится, оставляет место для самого старшего. Кто бы ни пришёл, князь или пастух, а уступали место.

…Женщина не может перейти перед мужчиной дорогу. Мужчина проходит, разворачивается к ней лицом, и ждёт, пока она не перейдёт.

…Сидят в комнате, отдельно старшие, отдельно младшие. Старший брат может позвать младшего, тот стоит у двери…

«Всё это ушло?» – «Наше поколение ещё соблюдало. Вот парень закурил, – и сразу бросил сигарету. Почему? Старший брат едет».

Папа Махмуда живёт в доме с невесткой, но они не встречаются, обходят друг друга. «А если ей что-то нужно?» – «Никаких разговоров!» – «Через жену?» – «Да. Через жену, сына. Но это редко…» —

А со свекровью ещё сложней – та не встречается с сыном, если он с невесткой. Только по отдельности…

А ребёнок спрашивает другого, даже если он ненамного старше: «Как у вас дела, здоровье, что нового?»

Может показаться, – странные обычаи. К чему они сейчас?

– Надо знать свою культуру, историю, чтобы понять, что хорошо, что плохо сегодня, – замечает мама Махмуда.

– Я кончил школу, по-адыгейски объясняться в любви нельзя было, стыдно, – говорит её муж. – А по-русски можно. По-русски писал любовные письма.

«Открыто о любви не говорили, – подтверждает жена. – Иносказательно…»

«За окном шум, гул, – рассказывает муж. – Она решила: выйду за того, в чьём доме тихо. И ошиблась. Потому что где шум, гул, там стадо баранов, богатый дом. А там, где тихо, – печка-буржуйка, больше ничего. Не поняла, ошиблась».

– Или вот, пришёл свататься жених, – погружает меня в тонкости национальной культуры мама Махмуда. – Невесту спрашивают: где ты хочешь, чтобы тебя похоронили – у тебя под окном или…Она поняла: если у себя под окном, значит, остаться старой девой.

– Или спрашивают: когда умрёшь, где тебя вынесут? Она отвечает: «Через это окно вынесут». Значит, здесь быть свадьбе.

– У меня отец инвалид был, – рассказывает папа Махмуда. – Чтобы ему не было скучно, приходили старики, разговаривали. А я стоял в дверях и слушал. Красиво говорили старики, пословицы рассказывали, – говорит Анзаур Махмудович. Мы с ним, похоже, одного возраста, но я воспринимаю его как патриарха.

…Еще обычай, – рассказывает, – идёшь, что-то натворил. Встречаешь старика. Тот говорит: скажи отцу, чтобы он тебя наказал. И я сообщал. Отец был инвалид, мне приходилось самому к нему подходить, чтобы он ударил.