Владлен Анжело - Жизнь Горькая… Жестокая…

Бабушка была женщиной суровой, неласковой… Дав жизнь семерым детям, она двоих сыновей похоронила… Моисей скончался вскоре после рождения: из-за неудачно сделанного обрезания произошло заражение крови… Соломон скончался в 12-летнем возрасте из-за крупозного воспаления лёгких… Выжили пятеро детей: Сара – Ципора (Циля) 1898 года рождения, Хана (Анна) 1900 года, Барух (Борис) 1903 года, Гирш (Григорий) 1908 года, Авраам, 1911 года.

За исключением моего отца, помогавшего своим родителям, остальные дети жили своей жизнью, и никакой помощи от них дедушка с бабушкой не получали…

К моменту моего прибытия в Новгород-Северский «чада» разлетелись из родительского «гнезда»…

Сара – Ципора и её муж Арон уехали в город Путивль Сумской области и устроились простыми рабочими для «перековки» в рабочем коллективе и приобретения «пролетарского самосознания». Анна незадолго до моего прибытия из Батуми вышла замуж за своего соплеменника Давида и уехала с ним в город Великие Луки. Григорий ушёл добровольцем в армию, Авраам поступил на рабфак Харьковского юридического института. Так что мой отец, обосновавшийся в Новгороде-Северском, был единственной опорой своих родителей, и в этой ситуации они скрепя сердце просто вынуждены были согласиться, чтобы я – их единственный внук – стал членом их семьи…

* * *

Между тем состояние моего здоровья оставляло желать лучшего… После перенесённой операции – удаления паховой грыжи – я очень ослабел… Моё тело было покрыто фурункулами… Дедушка сразу же взял на себя обязанности няньки. Он варил мне манную кашу на печке-буржуйке, смазывал нарывы вазелином…

Дедушка был человеком набожным. Утром и вечером, облачаясь в талес (покрывало оранжевого цвета с чёрными полосами), прикрепив маленькие кожаные коробочки (тфилин) на темя и обнажённую руку, надев на голову чёрную шапочку (ермолку), дедушка раскрывал свои толстые молитвенные книги и, покачиваясь вперёд и назад, произносил: «Барух, Ата, Адонай, Элогейну, Мелех Гаолам, Ашер Кидшану Бемицвотав, Вецивану Легадлик Нер Шель Шабат!» (Благословен ты, Господь, Бог Наш, Владыка Вселенной, освятивший нас своими заповедями и повелевший нам зажигать субботние свечи!)

Бабушка перед началом молитвы всегда уходила в другую комнату, а я, забравшись в угол, слушал голос дедушки, когда он «общался» с Богом. И столько в его голосе было безысходной тоски и жгучей печали, что мне было не по себе… Я сидел в уголке в оцепенении, боясь пошелохнуться, слушая незнакомые мне слова молитвы… Во время молитвы дедушка, отрешённый от забот повседневной жизни, преображался, восходя к высотам человеческого духа…

В остальное время дедушка занимался всевозможными делами. Когда бабушка пыталась

указать ему, как что-либо надо сделать, он резко отвечал: «Кук аф фартыке!» В переводе на русский язык это означает: «Смотри на готовое!» Но иногда дедушка переходил рамки нормативной лексики… До сих пор в моей памяти звучит хлёсткая, «солёная» фраза: «Кус мир ин майн тохес арайн!» Вот на таких «перлах» я воспитывался… Между собой старики говорили на идиш, так что я в совершенстве овладел этим языком. (В скобках хочу заметить: идиш – это один из диалектов немецкого языка, поскольку иврит был утрачен…)

Вообще, детские годы, проведённые в семье родителей моего отца, были безрадостными, тоскливыми… Да и что можно требовать от стариков, выросших в условиях еврейских погромов… Дедушка родился в 1870 году, а бабушка была на три года моложе. Дедушка учился в религиозной школе (хедере), где изучал иврит. По-русски он не мог ни читать, ни писать. Всю свою трудовую жизнь работал на скотобойне рубщиком мяса. Бабушка имела маленькую лавчонку. На идиш это называется «ятка». До 1924 года дедушка трудился благодаря нэпу. Когда нэп упразднили, дедушка остался без работы… Старики целиком и полностью зависели от отца…

У меня никогда не было детских игрушек. По вечерам мне никто не рассказывал сказки, не читал детские книжки. Мой мир был ограничен убогостью, нищетой, общением с двумя старыми людьми, которые с детства росли в ужасных условиях непрекращавшихся еврейских погромов…

Мой отец меня в упор не замечал… Время от времени он заходил к своим родителям, приносил им деньги, общаясь с ними на идиш. Но я не помню ни одного случая (!), чтобы он подошёл ко мне, взял на руки, приласкал, поцеловал… И это понятно: ведь я служил напоминанием ему о случившейся трагедии – преждевременном уходе из жизни моей мамы… И прямым виновником этой трагедии был мой отец… Именно он в первую очередь должен был предложить моей маме незамедлительно вернуться в Батуми!.. Но, к несчастью, он этого не сделал!.. В этом отношении моя прабабушка была более человечной. Отгороженная занавеской, она не вставала… Когда я подходил к её кровати, она своей иссохшей, костлявой рукой гладила мою стриженую голову… Она, несомненно, знала мою, полную жестокого драматизма, печальную историю…