Юлия Мендель - Каждый из нас – Президент

Но изменения были длительными и малозаметными внутри страны, в регионах, где до сих пор во многих селах не было водопровода или газа, в городках, где обычный рабочий получал зарплату, равную $150, в то время как в прессе не переставали греметь скандалы о взятках в сотни тысяч и миллионы долларов. Четверть населения Украины жила за чертой бедности, а политические элиты только провозглашали избирательную проевропейскость, не желая ни на минуту становиться европейцами сами.

Окружение Президента Петра Порошенко погрязло в коррупционных скандалах и лицемерии, информационная политика строилась на агрессии, лжи и отсталом, неестественном консерватизме, сильные становились сильнее, элита наслаждалась отстраненной элитарностью, а народ выживал, устало и раздраженно наблюдая за представлениями украинского политического театра. Европа была недостижимой без европейских политиков. А Петр Порошенко и его команда оставались мелкими советскими жуликами, дорвавшимися до бюджетного корыта. Пафосные лозунги не могли скрыть от западных журналистов советские повадки, закомплексованные реакции и неумелое вранье. Политическую элиту давно уже тронула гниль, и от перестановки лиц результат не менялся.

За почти тридцать лет независимости политические партии в Украине не выработали ни единой государственной идеологии, ни собственных идеологических ценностей. Каждая новая политическая сила строилась и выживала исключительно благодаря образу лидера. Ценностные ориентиры, обещания, действия менялись в зависимости от выгод и благодаря короткой народной памяти. И не было того, кто отказался бы от политических бонусов, чтобы отстоять идеологические ценности. Потому что не было и идеологии, не было ни единого слова, которое западный журналист оставил бы звучать в оригинале как определение украинской идентичности.

Да и в том, что такое украинская идентичность, ни одной политической силе так и не удалось определиться. Петр Порошенко пытался искусственно насадить консервативные идеалы начала ХХ столетия, утратившие свою актуальность и для многих не являющиеся привлекательными. Он потратил уйму усилий на построение формулы идентичности со слишком хрупкими компонентами: армия, на которой наживалось его окружение, язык, на котором не говорила его семья, вера, которую он отождествлял с автокефалией украинской церкви и которую использовал для попсового электорального тура с Томосом.

Западные журналисты и дальше приравнивали украинскую идентичность к легендам о храбром казачестве, караваям, которые лепят сельские девушки на свадьбу, и рождественским колядкам, которые пели от хаты до хаты еще в гоголевских рассказах. Украина для западного читателя идентифицировалась с крестьянством и оставалась постсоветской провинцией. Будучи более четким, чем предыдущие президенты, Порошенко тем не менее избрал тот же путь отрицания масштабности, многозначности, сложности, разнообразия, пестроты, противоречивости современного украинского общества ради слишком узких определений, чтобы стать автором простой и доступной формулы нашей идентичности. Чем больше он насаждал свою формулу, тем более неестественной она оказывалась. И в результате получила отторжение у большинства общества, как будто плохо подобранная кожа не прижилась во время неудачной косметической операции.

К концу 2018 года, когда в президентские кандидаты опять выбилась давно известная пара – Петр Порошенко и Юлия Тимошенко, у народа заметно проявилась усталость. Фактически это означало отсутствие политической элиты, смену одних и тех же, по сути, ничем не отличающихся лиц. Отсутствие какой-либо альтернативы создало огромное пространство для новых возможностей. И когда в новогоднюю ночь 2019 года Владимир Зеленский объявил о том, что идет на президентские выборы, многие вздохнули с облегчением: это была надежда, которой не чувствовалось уже давно.

Даже после кровавого 2014 года, когда на Майдане погибло более сотни человек, после прихода новой, проевропейской, насколько это было возможно, политической силы, надежда так сильно не ощущалась в воздухе. Лично я сравнила бы это ощущение с 2004 годом, когда революции и митинги еще были для нас чем-то новым, для многих – неизведанным, когда люди действительно отбрасывали старое и стремились к чему-то абсолютно новому. После этого заявления захотелось жить. Нет, разумеется, было страшно, но сердцем уж очень хотелось нового и свежего. Как вкуса первой сочной клубники, которая уверенным ароматным взрывом во рту заявляет о том, что все лето еще впереди.