Андрей Андрес - Ам Тракт. Материалы по колонии меннонитов

– А откуда рабочие?

– Нонешний год, кажись, все больше пензенские.

– И на амбарах они же работают?

– Нет, на амбарах работа круглый год, зимой ещё тяжелее против лета: зимой подвозят пшеницу – с возов в амбары ссыпают, а летом – из амбаров на баржи грузят. Ну, сюда уж со всей округи собираются, лето и зиму работают; все, у кого ни кола ни двора, – кто только водку пьёт. Нельзя без водки-то на этой работе, больно тяжело; видали амбары? извольте девятипудовый куль на третий этаж тащить… Вот я в Астрахани бывал, там все больше персюки на этой работе стоят; здоровый народ, да и безответный; всякий его бьёт, всякий норовит обчесть, а ему куда деваться? Языка не знает, паспорта у него нет, он и до начальства дойти не может. Очень уж только жить здесь дорого, – внезапно переменил разговор мой собеседник: вот я – какое моё жалованьишко, а дом себе построил; нанимать квартиру не по средствам.

– А рабочий народ как же помещается?

– Да по землянкам ютятся. Которые на лесопилках работают, тем каждый день полагается по два горбыля на отопление; они из них и складывают себе хибарки; на зиму привалят земли да снега – вот и тепло.

– А лесопилок здесь много?

– Много; на весь Новоузенский уезд лес поставляют.

Однако подали лошадей, едем.

Гладкая, чернозёмная, совершенно безлесная степь, изредка изрезанная неглубокими балками. Сначала обширный, дочиста выбитый Покровский выгон, потом – море ещё зелёной, едва начинающей белеть усатой пшеницы, среди которого, кое-где, ярко желтеют небольшие пятнышки ржи.

– Выгон покровские распахали, – говорит ямщик: разбили на участки да посдавали с торгов; по 40 да по 50-ти рублей брали за два хлеба, а земле вся цена сто рублей, да и то только в эти года такая цена стала. Раньше десятину свободно за 50 рублей можно было купить.

Едем несколько вёрст этим сплошным морем пшеницы; делянки обширные, посевы чистые, без сора, хлеб густой, высокий; арендаторы, видно, состоятельные, крепкие хозяева – да иначе и быть не может: слабому откуда взять пятьдесят рублей за десятину, да, главное, чем её вспахать?..

Пересекаем линию хуторов, расположившихся вдоль границы бывшего выгона. Поодаль – вторая такая же линия, кое-где – отдельные, разбросанные хутора. Одни из них – жалкие землянки, едва возвышающиеся над уровнем земли; при них ни хлева, ни амбара; другие – саманные или глинобитные избы с кой-какими навесами для скота, третьи – бревенчатые дома, с обширными хлевами и амбарами; около некоторых – пруды, при них – небольшие группы деревьев, радующие глаз в этой уныло-безлесной степи.

Между первою и второю линией хуторов – душевые пашни покровских слобожан. Вместо однообразного моря пшеницы – пёстрая смена то крупных квадратов и прямоугольников, то более мелких полос; пшеница-белотурка, главное богатство и гордость Новоузенского края, чередуется то с мягкою пшеницей – «русаком» или полтавкой, то с овсом, ячменём, картофелем, подсолнухом; чистые от сора, сильные и рослые посевы богатых мужиков теряются среди массы полос, густо заросших сорною травой, с редким, низкорослым хлебом, сильно прихваченным засухой. Нигде ни залежи, ни пара. Здесь – царство пестрополья, высасывающего из земли всё, что земля может дать, и доводящего её если не до полного истощения, – о настоящем истощении здесь ещё далеко думать! – то, во всяком случае, до такого состояния, когда она перестаёт кормить страдающего и страдующего над нею пахаря.

– Вы посмотрите, во что они обратили землю! – восклицает мой товарищ по экскурсии, которого агрономическое сердце не может вынести вида такого, действительно не агрономического, хозяйства.

Скоро, однако, картина вновь меняется, и мы опять въезжаем в море пшеницы. Обширные поля, где по нескольку десятков, где и по нескольку сотен десятин под одну межу, засеянные сплошь то белотуркою, то «русаком», чередуются с ещё гораздо более обширными сплошными залежами, то поросшими высоким бурьяном, то усеянными небольшими копешками сероватого бурьянистого сена, то лишёнными всякой растительности, кроме сероватой, мелкой, сильно пахучей полыни. Поодаль от дороги то одиночные хутора, то группы хуторов, с двухэтажными хлебными амбарами и ветряными мельницами, с обширными хлевами для скота, с конными приводами, чтобы вытаскивать воду из глубоких колодцев. Пустынность степи нарушается то парою работающих жнеек или сенокосилок, то длинными процессиями плугов – четыре, шесть, десять плугов подряд, борозда в борозду, вздирают уже отдохнувшую залежь. Где пашут или жнут – там, где-нибудь в сторонке, стоят какие-то домики на колесах; это перевозные балаганы, где рабочие укрываются от дождя, складывают одежду и провизию, и где имеется запас необходимых инструментов для починки жнеек и плугов.