Станислав Смоляков - Я дрался с бандеровцами

– Довелось ли сталкиваться со случаями уклонения от призыва в армию?

– Нет, все нормально шли. Правда, бандеровцы время от времени пытались прижать молодежь – уговаривали не ходить в армию. Но народ на Волыни войну против немцев поддерживал, поэтому молодежь шла добровольно.

– В какой обстановке проходили выборы в сельские советы в Колковском районе?

– В нормальной. Мы внимательно и четко «работали» на избирательных участках – смотрели в оба глаза. Вооруженные до зубов группы сидели в засадах на подходах к участкам, поэтому никаких эксцессов не допустили.

– Как были вооружены бандеровцы?

– Встречалось немецкое оружие. Но больше всего было советского, его всегда можно было найти на местах боев.

– Как были одеты участники бандформирований?

– Сборная солянка в виде полувоенной формы: и нашей, и немецкой.

– Как прореагировали на амнистию 1946 года?

– Народу вышло из леса мало. А все потому, что сотрудники МГБ повели себя по отношению к людям очень нечестно: их сразу же заставляли подписывать бумаги о сотрудничестве и куда-то высылали. Поэтому эмгэбэшников в народе не любили: уж очень часто среди них встречались подлецы.

– Местное население бандеровцев сильно поддерживало?

– Местами да. Но не скажу, что поддержка была всеобщей. Не везде одинаково к ним относились. К примеру, в райцентре Колки власть чувствовала себя весьма уверенно, и молодежь там большей частью пошла не в бандгруппы, а в истребительный батальон. Вот так-то! Часть сел в районе сочувствовала бандеровцам, а часть поддерживала Советы.

Интервью и литобработка: Юрий Трифонов

Я родился 20 июля 1921 года в селе Копылье Колковского района Волынской области. Мой отец, Роман Власович, всю свою жизнь трудился в сельском хозяйстве. Во время Первой мировой войны он служил в царской армии, воевал против австрийцев и немцев. Стал кавалером Георгиевского креста. К нашему несчастью, папа рано умер. Мне тогда было три года, а младшему брату Гавриле в день смерти отца исполнилось всего три недели. Наша мама Ефима Кондратьевна стала вдовой с девятью детьми. Я хорошо помню старшего брата Бориса, 1905 года рождения, который служил в польской армии, а также Ивана, 1911 года рождения, Омельяна, Леонида и Гаврилу.

Так как мама день и ночь работала, чтобы хоть как-то прокормить семью, заботилась о нас в основном бабушка. Под ее руководством мы искали лебеду и коренья, которыми спасались от голода. Жили страшно тяжело. Было время, когда мы просто пухли от голода. Выглядели жутко: животы – пузатые, а лица – синие.

Лаврентьев Ульян Романович, 1944 год

В 1930 году мне исполнилось 9 лет, а в селе даже не было школы! В царское время действовала церковно-приходская, но во время Первой мировой войны церковь и здание школы сгорели дотла. Поляки же долго не открывали новое учебное заведение, потому что село считалось коммунистическим. И правильно считали, ведь уже в 1928 году у нас организовали ячейку КПЗУ (Коммунистическая партия Западной Украины). Руководил ею Трифон Елизарович Будецкий.

Будецкий в скором времени объявил о создании районной подпольной организации КПЗУ. В селе к коммунистам отнеслись весьма сочувственно. Мой брат Иван в 1934 году стал членом КПЗУ, возглавив сельскую партячейку. А потом и меня туда привел – в 37-м я стал комсомольцем. У нас в хате, которая в Копылье стояла крайней у речки Стырь, часто собирались коммунисты. Мы читали листовки, газеты, книги… Мне доверили флаг компартии, который я прятал в металлических ящиках от пулемета под плетнем, в кустах черной смородины. Когда было нужно, я доставал его на партсобрания.

Сельская ячейка КПЗУ постепенно разрослась до 20 человек. Надо сказать, что польские власти всячески преследовали коммунистов. В нашу ячейку внедрили провокатора… В мае 1938 года пошли аресты. Забрали Будецкого. Мой брат Иван получил пять лет и был отправлен в тюрьму для политзаключенных в Брестской крепости.

В 30-х годах в Копылье наконец появилась начальная частная школа, всего в четыре класса. Ее организовали, как смогли, жители села. Сначала нас обучал нанятый учитель, еврей Колодзинский. Но через пару лет, когда до поляков дошло, что учебный процесс надо контролировать, они прислали государственного педагога. В пятый класс я ходил в Колках. Учителя-поляки к нам относились не самым лучшим образом, больше внимания уделяя польскому, а не украинскому языку.