Юрий Дружников - Пушкин. Изнанка роковой интриги

Ноту иронии по отношению к старому генералу добавил постановщик «Евгения Онегина» в Пражской опере, – мы слушали ее в 1995 году. Генерал выезжает на сцену в инвалидном кресле, крутя колеса руками. Но если отбросить модернизированный подход, все равно генерал остается тенью, и симпатии читателя к нему не возникает, скорее наоборот. Между тем, Лернер справедливо замечает, что после Наполеоновских войн генералами становились рано [233]. Друг Пушкина Николай Раевский – младший, к примеру, получил генеральское звание в 29 лет, Михаил Орлов – в 26. Муж Татьяны вспоминает с Онегиным «проказы, шутки прежних лет» – значит, они сверстники, а Онегину в это время 28. Стало быть, князь молод, да и любит Татьяну не меньше, чем Онегин, не ведая, что с ее стороны один расчет.

Фрагментарность сюжета вот уже полтора столетия как бы призывает к домысливанию окончания романа. Дискуссии о законченности «Онегина» не закончены, и, пожалуй, наиболее полный взгляд предлагает Тынянов: его идея состоит в том, что конец мог бы быть любым [234].

Недописанная глава «Путешествие Онегина» осталась половинчатой, ибо автор не решил, где и как все-таки его герой путешествовал. Заграницу поэту увидеть так и не довелось; описывать красоты Европы без личного впечатления – получилось бы нечто вторичное. В результате, как доказал еще Набоков, Онегин беспросветно долго едет из своего имения в срединной России на юг, в Одессу, которую Пушкин знал. Онегин попал к Татьяне, как Чацкий, с корабля на бал, но не было ни корабля, ни дальнего путешествия. И именно это, возможно, привело Пушкина в Болдине к мысли выкинуть главу «Путешествие Онегина» вообще, чтобы быстрее закончить роман. Осталось завязать последний узел.

Завершая многолетний труд перед свадьбой (будет ли время продолжать?), поэт в который раз примеривает разные варианты брачных отношений героев, как часто у него, вольно или невольно соотнося их с личной ситуацией. Биографические параллели усматриваются во многих плоскостях. Опыт Онегина в «науке страсти нежной» не помогает ему в отношениях с Татьяной, как отмечал пушкинист [235]. А разве не такая же проблема была у живого поэта? Онегин в Татьяну «как дитя, влюблен» тогда же и так же, как Пушкин в Наталью. Неужто опытный ловелас Пушкин не может вскружить голову девочке? Но таково реальное состояние поглупевшего перед последней невестой поэта, который чувствовал себя мальчиком-неумейкой. Последовательность его (и Пушкина) душевных состояний: влюбленность – кажущаяся неприступность («запретный плод») – растерянность – неуверенность в себе – смена привычного флирта на серьезность намерений.

Тертый калач, Пушкин не может не понимать, что его реальная избранница далека, если не противоположна выработанным им параметрам. Но он влюблен и закрывает глаза, он старается убедить самого себя и всех на свете, что это не имеет значения, что противоречия между созданной моделью и реальной кандидатурой вовсе нет.

Мужья для самого поэта никогда не были помехой, и ханжой он не был. В романе появившийся у Татьяны супруг также не является препятствием Онегину. Но в этот момент прочность брака, супружеская верность жениху Пушкину представляется едва ли не важнее любви, чего он, пожалуй, ни за что не высказал бы всерьез ни раньше, ни некоторое время спустя после свадьбы.

Вообще-то едва Пушкин выдал Татьяну замуж, практически перед автором остается не любое окончание, а только два пути решения сюжета: Татьяна уходит от генерала к Онегину (победа любви над долгом и общественным мнением) или – Татьяна говорит «нет» (победа морали над чувством, незыблемость и торжество брака, крепость семейных уз). Правда, есть еще запасная, третья развязка через смерть , но об этом чуть позже. Пока же уточним опять, что это не для Пушкина, а для нас видятся две развязки сюжета «Евгения Онегина».

Для жениха-автора, ищущего семейного пристанища и только что вырвавшего у будущей тещи согласие невесты на брак, уход любимой героини от мужа к любовнику вряд ли уместен: «Была бы верная супруга и добродетельная мать», – вот что ему и всем нам в подобной ситуации надо. По меньшей мере странным выглядело бы наставлять сейчас главную героиню стать неверной супругу. Восторгаться неверностью мужу и счастьем развода накануне собственной женитьбы и в начале семейной жизни, согласитесь, нелогично. Неприемлемость развода в конце «Евгения Онегина» определялась не столько правдоподобностью сюжета, сколько настроем Пушкина в его конкретных обстоятельствах; альтернатива ему лично была в то время ни к чему. Вот почему посягатель на прочность брака Онегин наказывается. Пушкин теперь почти издевается над своим добрым приятелем: «Онегин сохнет…» и т. д.