Сергей Довлатов - Переписка С.Д. Довлатова с И.П. Смирновым

15. Михаил Михайлович Шемякин (род. в 1943) — художник, в 1971 выслан из СССР, ленинградский знакомый С. Д.

16. Олег Николаевич Целков (1934—2021) — художник-авангардист, знакомый С. Д., с 1977 жил во Франции.

17. Владимир Рафаилович Марамзин (1934—2021) — прозаик, с 1975 в эмиграции, издатель (с Алексеем Хвостенко) журнала «Эхо» (Париж, 1978—1986), ленинградский приятель С. Д.

18. Имеется в виду окружение Владимира Емельяновича Максимова (1930—1995), с 1974 главного редактора журнала «Континент», в котором с начала 1980-х велась агрессивная кампания против А. Д. Синявского и группы близких к нему писателей.

19. Давид Яковлевич Дар (1910—1980) — писатель, в Ленинграде много помогавший независимой литературной молодежи, в том числе С. Д., в 1977 эмигрировал в Израиль.

20. Кирилл Владимирович Успенский (литературный псевдоним — К. Косцинский; 1915—1984) — прозаик, создатель обширного словаря неформальной русской лексики, в 1960 был арестован и осужден на 5 лет лагерей за антисоветскую пропаганду и т. п. С. Д. познакомился с ним в Ленинграде после его досрочного освобождения в 1964.

21. Генрих Александрович Орлов (1926—2007) — музыковед, с 1976 в эмиграции, ленинградский знакомый С. Д.

22. Лев Владимирович Лосев (наст. фамилия — Лившиц, до эмиграции в 1976 печатался как А. Лосев, в американском гражданстве Lev Loseff; 1937—2009) — поэт, эссеист, литературовед, с 1979 профессор Дартмутского колледжа, ленинградский приятель С. Д.

23. Красочный вымысел: пистолетов ни в Ленинграде, ни в Нью-Йорке у С. Д. не было.

24. Первый номер «Нового американца» вышел 8 февраля 1980, 14 февраля 1981 в ресторане «Сокол» на Брайтон-Бич отмечалась годовщина существования газеты, был выпущен специальный номер.

***

3. Игорь Смирнов — Сергею Довлатову

Дорогой Сережа,

спасибо за посылку и тронувшее меня письмо. Я позавчера вернулся из Греции и вчера с утра до ночи читал твои тексты («Невидимую книгу» я, впрочем, читал еще в Л-де, где она популярна). Я мог бы сказать по этому поводу что-нибудь профессиональное, например, что твоя самая интересная (и постоянная) тема — это тема не-текста (текста, не дошедшего до печати; текста, оставшегося в записной книжке; текста, не соответствующего ситуации, которая за ним стоит, и т. д.), но на самом деле я взахлеб читал тебя вовсе не как профессионал, а как человек, имевший с тобой общую молодость и (при всех наших различиях) что-то общее в судьбе. Скажем, я тоже всегда умудрялся поспевать везде только к шапочному разбору. Решил однажды напечататься в старом «Новом мире», но как только статья дошла до набора, редакцию разогнали. И т. д. Даже на Запад приехал к тому моменту, когда здесь начался кризис. Газета твоя — симпатичная. Что ей, на мой взгляд, не хватает, так это регулярного комментария к какому-нибудь (самому или не самому) важному событию недели: без этого иногда возникает впечатление случайности материала, а иногда — расчета на слишком узкий, домашний круг читателя. В остальном — все толково. Из перечисленных тобой людей не имею ни малейшего представления только о <���…> Парамонове и Тоне Козловой. Несмотря на вышеупомянутый кризис и академическую безработицу в Европе, я как-то безболезненно получил работу в университете, в г. Констанц (на границе со Швейцарией). Вначале я подписал контракт на год, а затем прошел конкурс на постоянное профессорское место. Теперь мои документы лежат в Министерстве культуры земли Баден-Вюртемберг (всё, как в России), и сложно сказать, утвердит ли это Министерство мою кандидатуру, п<���отому> ч<���то> у меня — советский паспорт. Университет в Констанце — рассадник структурализма, так что я местом доволен. Главное неудобство в том, что мне приходится 2,5 дня жить в Констанце и 4—5 в Мюнхене (между этими городами — 5 часов езды). Утешаю себя мыслью, что я и в Л-де тратил бы 10 часов в неделю на поездку до работы. Рената же пока работает в Мюнхенском университете, но весной будущего года потеряет это место. Но я, обнаглевший от той легкости, с которой сам получил работу, считаю, что и она что-нибудь подходящее найдет себе после увольнения. В Нью-Йорк я приеду непременно. Я бы уже и сейчас мог туда приехать, на какую-то конференцию по мифу, но живу в цейтноте, вызванном тем, что нужно делать имя на новом месте — и значит, много писать, много печататься и не отказываться ни от каких здешних предложений, касающихся разных научных выступлений. У меня все время выходят статьи на Западе, в Вене должна вот-вот появиться одна книжка, другая[1] — там же ждет перевода на немецкий, но все это столь специализированная херня, что никакого интереса для твоей газеты представить не может. Думаю, что станет полегче только весной будущего года. Может быть, тогда я что-нибудь напишу для твоей газеты? А почему бы тебе не махнуть в Европу? Было бы, конечно, хорошо перевести здесь что-нибудь из твоих рассказов, но пока это безнадежно: современной русской прозой в Германии почти никто не интересуется (имею в виду читателей). (Пришлось сделать перерыв в писании письма почти на неделю — уезжал в Констанц, на конференцию.) В этом семестре я буду вести (вместе с двумя немцами) семинар «Новинки русской прозы» и заставлю студентов прочитать «Невидимую книгу». Посылаю тебе «греческую» фотографию. В руке у меня коньяк «Метакса» — необычайно вкусный. Твою фотографию поставил себе на стол. Закругляюсь. Передай Лене, что мы с Ренатой желаем ей легких родов (еще одна девочка?). Рената кланяется. Обнимаю. Твой