Мне также не приходила в голову мысль о том, чтобы арабское оружие было поднято против какой-либо арабской страны. Я в прошлом не раз сталкивался с многочисленными империалистическими провокациями, рассчитанными на то, чтобы воздействовать на наши нервы и чтобы мы отошли от основы, на которую мы встали в ходе долгой борьбы. Одна за другой потерпели провал провокации колонизаторов.
Меня поражает то, что Вы представляете дело так, что я будто хочу вашей помощи в военной авантюре против арабских стран. Возможно ли это, если мы рассматриваем любую угрозу против любой арабской страны, в каких бы условиях она ни находилась, как угрозу против нас самих. Тогда как же мы можем толкать вас туда, где мы сами вынуждены будем выступить против вас в порядке солидарности народов нашей нации, если бы они подверглись угрозе с вашей стороны.
Равным образом, если бы мы считали возможным думать об изменении положения в Ираке или Иордании с помощью силы, то совершить эту попытку, по меньшей мере, было бы нетрудно, так как сирийская армия находилась в Иордании и было бы нетрудно приказать ей начать военные действия. Но это не только противоречит нашим принципам, но и осуждается каждой каплей арабский крови, которая течёт в жилах нашего народа.
Я полагаю, господин Премьер-Министр, что Вы не допускаете возможности, что беседа между нами могла на деле происходить иначе, чем Вы излагаете в Вашем послании. Поэтому, как я думаю, Вы настойчиво повторяете, что Вы опираетесь на протокольные записи, которые вели переводчики во время наших совещаний, и что я опирался на свою память.
Действительно, я не мог обременять свою память больше, чем она в состоянии вынести. Поэтому после каждого совещания между мною и Вами я созывал заседание комиссии из членов делегации и рассказывал, что произошло, мы фиксировали это в протоколах. Кое-какие высказывания в Вашем послании глубоко поразили членов этой комиссии. Среди них – вице-президент ОАР господин Акрам алъ-Хаурани, который выразил удивление по поводу того, что в своем послании Вы говорите, что я жаловался Вам на него. Это – факт невозможный ни с точки зрения принципов, в которые я верю, ни с точки зрения этики, которая, по-моему, неотделима от политики. Возможно, что более всего мы в нашей политической деятельности заботились о том, чтобы не устраивать торга за счёт принципов, не отделять достоинство от интересов.
Я хорошо помню, как и мои коллеги, ту беседу, которая происходила между нами и в которой затрагивался вопрос о единстве. Эта беседа зафиксирована в наших протоколах, продиктованных мною сразу же после нашей встречи.
Я не высказываю своего неодобрения по поводу того, что Вы не выразили полного согласия с единством. Мне нечем было убедить Вас в этом. Вы рассказали мне о лидерах сирийских партий. Я сказал Вам, что почти все патриотические элементы Сирии участвуют в моем кабинете. Я назвал Вам эти фамилии и спросил Вас, кого Вы имеете в виду, кроме названных лиц. Вы сказали мне, как, видимо, Вы помните, аль-Азем.
Я понял, что Вы указываете на господина Халеда аль-Азема,
Я не мог позволить себе продолжать обсуждать с Вами эти имена, и мы перешли к другой теме.
Меня удивили в Вашем письме слова о нашей первой встрече в Москве; но меня в ещё большей степени удивили Ваши слова в том же письме относительно моей второй встречи с Вами 16 июля, вскоре после революции в Ираке.
Первая мысль, которая пришла мне в голову сразу же после революции в Ираке, была мысль о встрече с Вами. Это было событие, которое я ожидал в свете дискуссии, имевшей место между нами на нашем первом совещании в Москве.
Как мы и полагали, поднялись патриотические силы в иракской армии. Нельзя было допустить и мысли, чтобы позволить колониализму подавить национальную революцию в её колыбели. Ваша позиция была ясна в том, что мы встанем на сторону этой революции, каковы бы ни были последствия.
Что касается вашей позиции по отношению к этой революции и к нам в этом случае, то мне пришла в голову мысль, что, вероятно, развитие новых событий сделает условия подходящими, чтобы мы услыхали от Вас ясный ответ на вопрос, который я Вам, в частности, задавал в виде предположения на первом нашем совещании в Москве. События сами превратили это чистое предположение в реальный факт.
Это и была непосредственная причина, из-за которой я просил встретиться с Вами в любом удобном для Вас месте. Вы решили, чтобы наша встреча состоялась в Москве. К несчастью, я не смог получить от Вас ясного ответа на вопрос, поставленный мною перед Вами в апреле месяце предположительно. События в июле месяце поставили его практически. Сейчас Вы объясняете неполучение мной полного ответа от Вас на этот вопрос тем, что Вы опасались тогда, что я, узнав о вашей неограниченной помощи, не смог бы удержаться от военной акции, которая ещё более осложнила бы обстановку.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу