***
Мир сошёл с ума.
Человек, в качестве политического протеста зашивающий себе рот, называет почему-то это творчеством, а себя – художником. Почему тогда взрыв атомной бомбы над Хиросимой – не творчество?
Так называемые «художники», устраивающие так называемые «performance» стучат себя в грудь и похваляются своей уникальностью, потому что никто больше не делает, как делают они. Их «творчество», говорят они, уникально.
Но расплавленная Хиросима тоже уникальна…
Неужели всё, что было в единственном экземпляре, можно выдавать за творчество?
Мир сошёл с ума.
Искусство терзают, убивают, вытравливают, заменяя его мусором, не имеющим ничего общего с творчеством. Какашки становятся объектом поклонения. Не восхищаться унитазами как арт-объектами, выставленными в зале «современного искусства», становится признаком дурного тона. Чем безвкуснее и примитивнее, тем моднее.
***
Высекаю искры памяти, но пламя не разгорается.
***
«Вчера я был в царстве теней. Как странно быть там, если бы вы знали. Там звуков нет, и нет красок. Там всё – земля, деревья, люди, вода, и воздух – окрашено в серый, однотонный цвет… Это не жизнь, а тень жизни, и это не движение, а беззвучная тень движения… Жутко смотреть на это движение теней, и только теней… Эта беззвучная серая жизнь в конце концов смущает и давит вас; кажется, что в ней есть какое-то предупреждение, полное неуловимого, но мрачного смысла…» (Максим Горький).
Размышляя над увиденным, Горький предрёк этому «изобретению, ввиду его поражающей оригинальности… широкое распространение», но, вместе с тем сделал и печальный вывод: «раньше, чем послужить науке и помочь совершенствованию людей, синематограф послужит Нижегородской ярмарке и поможет популяризации разврата». Горький заблуждался, конечно, говоря о серых красках и о беззвучных тенях. Он не умел, как и все в то время, увидеть будущее кинематографа. Но прав он в том, что кино не помогло совершенствованию людей, зато помогло популяризации разврата. Разврата во всём. И в первую очередь – в мышлении.
Кинематограф приучил людей следить за сюжетом, но не думать. Кино не предназначено для идей. Кино чересчур стремительно, чтобы позволять себе нести глубокие мысли.
Часто я замечаю во время киносеанса, как мои руки невольно поднимаются, чтобы удержать мгновение. Удержать не ради красивого изображения, а чтобы дать персонажу развить высказанную мысль. Но действие продолжает раскручиваться, увлекая зрителя в сюжетный водоворот, и брошенная вскользь мысль, которую я успел-таки выудить для себя, безвозвратно теряется в прозвучавшем на экране диалоге.
Мысль!
А ради чего ещё надо снимать фильмы и писать книги?
Мысль – вот единственное, что делает человека человеком. Облечённая в слово мысль! А крутящееся колесо событий, на которое авторы наматывают сюжет, предназначено для развлечения дворовых собак, заливисто лающих на проезжающий велосипед.
***
Много раз спрашивал себя, зачем я пишу.
Раньше потребность была одна, теперь – другая. Сегодня я мало озабочен художественной стороной моей литературы. Мне просто не хочется исчезнуть без следа. Однажды я вернусь на эту планету и прочту тексты, написанные моей рукой. Я не догадаюсь, конечно, что это – мои истории и мои мысли, но я увижу человека, его жизнь, его окружение. Прочту всё так, как читаю сегодня пьесы чужих жизней. Я пишу, чтобы не исчезнуть. Дворцы исчезают, империи исчезают, люди исчезают, остаётся только литература, остаются письма, остаются тексты, через которые восстают империи и люди.
***
Сегодня был сон с музыкой. Или о музыке.
Я слушал Первый концерт Чайковского.
Я шёл по коридору какого-то гигантского круглого здания, и до меня доносился шум. Проходя мимо череды дверей, я вдруг понял, что это не совсем шум. Помните, как в фильме «Сталкер»? Сквозь стук паровозных колёс пробивается мелодия, но её трудно различить, она никак не угадывается, всё шум и шум.
Так и в моём сне. Музыка пробивалась, но никак не могла пробиться. Вокруг меня что-то невыносимо шумело, хотя источника этого шума я не мог понять.
Тогда я рванул первую дверь и увидел концертный зал. Огромный, необъятный. Видимо, он располагался внутри круглого здания, которое я обходил по коридору. В зале не было слушателей, там всюду сидели музыканты – море музыкантов. И звучала музыка Чайковского. Необыкновенный звук!
Когда я слышу музыку в моих снах, она всегда неземная. Даже самая простенькая мелодия звучит божественно. Она наполняет не только каждую клетку моего тела, но и каждый атом окружающего мира.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу