Юрий Терапиано - Письма Ю. К. Терапиано В. Ф. Маркову (1953–1972)

Кленовский, как антропософ, видит у всех и во всем «антропософские» глубины. Кроме того, как я понял, его ввела в заблуждение Берберова – м. б., из «лучших чувств». Кленовский хвалит Ходасевича, видя в нем антропософа, а Берберова (женщина очень практичная) – «подлила масла в огонь» – «да, да, имел отношение к антропософам». Но я Кленовскому отвечу – и я, и некоторые мои коллеги хорошо знали Ходасевича и его скептицизм к мистике – в частности!

Какие типичные для Бунина письма опубликовал Ржевский! 43 43 Имеется в виду публикация: Ржевский Л. Памяти И. А. Бунина // Грани. 1953. № 20. С. 3–8. Особенно: «Да, я не посрамил русскую литературу…» 44 44 Неточная цитата из письма И. А. Бунина Л. Ржевскому от 23 сентября 1951 г. У Бунина: «Да, я не посрамил ту литературу, которую полтораста лет тому назад начали Карамзин и Василий Афанасьевич Бунин» (Там же. С. 3). В моем отзыве о 20 № «Граней» я подъязвил по этому поводу – не знаю, пройдет ли, или Вейнбаум 45 45 Вейнбаум Марк Ефимович (1890–1973) – журналист, сотрудник (с 1914), а затем главный редактор (с 1923) нью-йоркской газеты «Новое русское слово». догадается и вычеркнет? Редко мне приходилось видеть людей, столь уверенных, как Бунин (Ладинский и Н. Оцуп) в ценности своего творчества – и это была одна из многих несимпатичных сторон характера Бунина.

Получил «Jesus de Nazareth» профессора еврейской истории и литературы Иерусалимского университета Иосифа Клаузнера 46 46 Клаузнер Иосиф Гдалия (1874–1958) – литературовед, историк, лингвист, сионистский деятель. С 1919 г. жил в Иерусалиме, профессор Еврейского университета (с 1925). Книга «Иисус Назарянин, его время, жизнь и учение» (Иерусалим, 1922; англ. пер. с иврита: Klausner J. Jesus of Nazareth, London, 1925) получила широкую известность еще в первой половине 1920-х гг. Ю. К. Терапиано позже доводилось писать о переиздании этой книги в обзоре: Терапиано Ю. Новые книги // Русская мысль. 1972. 20 апреля. № 2891. С. 10–11. . Он, между прочим, разбирает и критикует взгляды доктора Швейцера, пока – только просмотрел, – огромная работа, в дальнейшем – увижу – каковы его взгляды.

Маковский обещал мне для Вас «Странствие земное», как только получу – пошлю. Не знаю, как в Вашем ощущении, но в моем, до сих пор, прежняя книга – уже не то, новая, та, которую сейчас пишу, уже отошла от той линии.

В силу понятных причин сейчас я сократил мою корреспонденцию «par avion» 47 47 «Авиапочтой» (фр.). и пишу «простые» письма.

Многоуважаемый Владимир Федорович,

Парижское определение: «музыка» в стихах, пущенное в оборот лет 25 тому назад (кажется) Адамовичем, конечно не точно и даже способно ввести в заблуждение. С музыкой «звучание» стихов имеет мало общего, но как иначе назвать то, о чем хочешь сказать, говоря о стихах? Ведь есть же множество стихов (порой очень хорошо «сделанных»), но не звучащих, как будто по метроному отбивающих метр, – в отличие от них невольно говоришь о «музыке» того или иного поэта, например, Г. Иванова. Знаете ли Вы его книгу «Розы»? Она вышла в 1930 г. 48 48 Иванов Г. Розы. Париж: Родник, 1931. и потом была перепечатана Ивановым в другой его книге, «Отплытие на остров Цитеру» 49 49 Он же. Отплытие на остров Цитеру: Избранные стихи 1916–1936. Берлин: Петрополис, 1937. . Согласен с Вами, что вся русская поэзия (не только эмигрантская) от Лермонтова. Единственные совершенные стихи у нас – Пушкина. После Пушкина все русские поэты с точки зрения культуры стиха писали «плохо» 50 50 Весь этот пассаж – парафраз постоянных рассуждений Адамовича, впервые опубликованных в четвертом выпуске альманаха «Цех поэтов» (Берлин: Трирема, 1923. С. 60): «Пушкинские стихи с каждым годом становились все суше и все строже, иногда даже ценой потери прежней “неги”. Он как бы сдерживал, напрягая все силы, готовое рухнуть здание – стиль искусства. Он избирал наименее песенные формы – шестистопный ямб или белый стих. После его смерти медленно и верно начинается разложение. В стилистике Лермонтова уже даны шестидесятые и девяностые годы, романы Чернышевского и Успенского, идеология русской общественности et caetera. Поэзия Тютчева есть как бы история жизни очень здорового сознания в эпидемически-зараженном воздухе, история стилистических побед и поражений (далеко не редких). Позднее пришли Надсон и Бальмонт». , а элемент «содержания» получил даже преобладающее значение. 16-летний Лермонтов («По небу полуночи») показал, что можно написать гениальное стихотворение – стилистически слабое. И сколько раз Тютчев и другие показывали такое же чудо, но пушкинской гармонии никто, кроме него, дать не мог. Интересно было бы с этой точки зрения сделать обзор русской поэзии XIX и XX вв. А символисты, Блок например, думали только о «безднах и тайнах», – сколько у Блока плохо написанных стихов, – неуклюжие эпитеты и т. п. – хотя бы в «Возмездии». И все-таки Блок – поэт, а всякие «формисты» – мертворожденные!