Олег Мозохин - Синдикат-2. ГПУ против Савинкова

В конце января 1922 г. я посетил Чхенкели и просил его устроить соединенное заседание представителей Кавказских Республик. Заседание состоялось 9 февраля 1922 г. в помещении армянской делегации, в Париже. Знал я только официальных представителей делегаций (Чхенкели, Хатисова, Топчибашева и Чермоева), и остальные присутствовавшие кавказцы были мне неизвестны. Я сделал доклад. Сначала я подробно изложил программу «Союза» и подчеркнул, что в национальном вопросе «Союз» стоит на точке зрения права самоопределения народов. Затем я заявил, что, по моему мнению, положение Советской власти является крайне непрочным, что борьба с нею ведется разъединенными силами, что в связи с конференцией в Генуе я считаю ближайшей задачей дипломатическое соглашение всех «окраинных государств» и русских демократических организаций и, наконец, что — дальнейшую цель я вижу в совместных вооруженных выступлениях на территории Советской России. — После прений была вынесена резолюция. В ней ничего не говорилось о совместной вооруженной борьбе, но признавалась необходимость согласования дипломатической работы на конференции в Генуе.

Однако, даже и эта резолюция оказалась бумажной. В ближайшие после заседания дни представители Армянской, Азербайджанской делегации заявили мне, каждые в отдельности, что ввиду большой остроты армяно-турецкого вопроса и различных отношений к Турецкому правительству, Кавказские Республики действовать согласованно не могут и что их :дипломатическое единение носит чисто внешний характер. Разумеется, при этих условиях, только что достигнутое соглашение являлось совершенно фиктивным.

Я склонен думать, что армяно-турецкий вопрос послужил только предлогом и что истинная причина моей неудачи заключалась в боязни соглашения с «Союзом». С одной стороны, представители Кавказских республик опасались, что соглашение с никем не признанной подпольной, организацией умалит престиж их «правительств», с другой — что оно может вызвать те совместные вооруженные выступления, на которые рассчитывал я и которые, по их словам, не входили в круг деятельности делегаций, учреждений исключительно дипломатических. Я склонен думать также, что немалую роль сыграла и крайняя недоверчивость «окраинных государств» к русским организациям, та недоверчивость, с которой мне не раз приходилось встречаться в моих сношениях с украинцами, белорусами, кубанцами и даже донцами, несмотря на то, что «Союз» признавал право на независимость всех без исключения народов. Как бы то ни было, после вышеизложенных заявлений, я утратил надежду не только на совместную с Кавказскими Республиками борьбу на территории Советской России, но даже и на согласованную с ними дипломатическую роботу в Западной Европе.

В Геную я не поехал.

Борис Савинков.

Внутренняя тюрьма.

19/1—1925 г.» [241] ЦА ФСБ России. Д. Н-1791. Т. 19. Л. 233–235. .

Все это время после ареста содержался Савинков во внутренней тюрьме ОГПУ. Чтобы облегчить душевное состояние и закрепить его на позициях признания и сотрудничества с Советской властью, ему были созданы максимальные удобства нахождения под стражей. Он часто в сопровождении чекистов выезжал на прогулки, посещал рестораны и театры, приглашался на квартиры сотрудников КРО ОГПУ Пузицкого и Сосновского, встречался с литераторами и знакомыми, занимался литературной деятельностью.

Савинков несколько раз обращался через печать к лидерам белой эмиграции с призывом прекратить бессмысленную борьбу. Его объемное письмо «Почему я признал Советскую власть» печаталось в эмигрантской прессе, в газетах и журналах многих стран Европы. По распоряжению Ф.Э. Дзержинского, ему разрешили находиться в одной камере с его фактической женой — Л.Е. Деренталь. Проживая в одной камере с Любашей, как он ее называл, они обеспечивались необходимой литературой, продуктами, вином.

Несмотря на льготный режим содержания, Савинков очень тяготился положением человека, лишенного свободы, и просил освободить его досрочно из тюрьмы. «Жизнь в тюремных условиях, — как неоднократно заявлял он сотруднику КРО ОГПУ В.И. Сперанскому, — была для него совершенно неприемлема и психологически и физически».

Валентин Иванович, приняв эти слова за шутку, также шутливо ему ответил: «У Вас, Борис Викторович, камера настолько маленькая, что нельзя разбежаться, а без разбега и головы не разбить…»

Савинков грустно улыбнулся и мрачно произнес: «Вы все шутите, Валентин Иванович, а в мои годы мне не до шуток» [242] ЦА ФСБ России. Д. ПФ-9489. Т. 1. Ч. 2. Л. 10–12. .