Олег Мозохин - Синдикат-2. ГПУ против Савинкова

Я хочу закончить это письмо пожеланием. Я желаю Вам, как желаю всей эмиграции, чтобы Вы на пороге смерти, не увидели своей роковой ошибки, — чтобы Вам не предназначено было то, что мне пришлось пережить. Я желаю Вам, чтобы Вы, старый и честный революционер, не содрогнулись бы от сознания, что в глазах миллионов

408 русских людей. Вы — враг России, ибо враг крестьян и рабочих, как пришлось содрогнуться мне. Я желаю Вам, чтобы Вы вдумались в то, что происходит в России, вдумались без эмигрантского ослепления, того ослепления, которое долго владело мною. Тогда Вы не будете искать причин моей «перемены». Вы переменитесь сами. И Вы послужите родному народу. Но дойдет ли мой голос до Вас. Да, дойдет. Если не сегодня, то завтра.

Борис Савинков.

Внутренняя тюрьма.

Сентябрь 1924 г.» [239] АП РФ. Ф. 3. Оп. 59. Д. 28. Л. 17–20. .

Процесс над Савинковым, и появившиеся вслед за тем статья и письма Савинкова внесли в ряды эмиграции, с одной стороны, растерянность, а с другой — вызвали небывалую озлобленность наиболее экстремистских элементов, озлобленность, с которой органам ОГЛУ пришлось еще столкнуться.

26 ноября 1924 г. ИНО ГПУ сообщило о деятельности бывшей савинковской организации. Было установлено, что после перехода Савинкова на сторону большевиков, Варшавский центр принял решение, работу не ликвидировать, а провести реорганизацию. Такое решение последовало не столько благодаря самому савинковскому центру, сколько влиянию извне. После перехода Савинкова на сторону большевиков Струве вел продолжительную переписку с Арцыбашевым. Он доказывал необходимость оставления савинковского центра, указывал способы его реорганизации и на необходимость слияния его с другими русскими национальными центрами.

Неандер, читая доклад в Галлиполийском обществе, говорил, что «переход Савинкова» только очистит организацию от социалистического налета, т. к. Савинков, несмотря на свой официальный выход из партии социалистов-революционеров, по своей натуре продолжал оставаться социалистом. Неандер восхвалял Арцыбашева как идейного борца с большевиками.

Профессор Одарченко сообщил, что Савинков прислал в Прагу письмо своим бывшим последователям, в котором писал, что они могут спокойно ехать в Россию, что им там ничего не угрожает. Однако брату своему Виктору Савинкову как человеку, чересчур напакостившему большевикам, он не советовал туда возвращаться. По словам Одарченко, это письмо вызвало только смех, так как никто в Россию ехать не собирался.

Варшавский центр продолжил свою работу. Были заметны тенденции парижских националистов взять его в свои руки, подчинить своему влиянию. В середине октября в Париж приехал из Варшавы Кальченко, бывший ротмистр императорской армии, продолжительное время работавший в организации Савинкова. Кальченко сошелся в Париже с Пинкавой. От него Пинкава узнал, что организация Савинкова продолжает свою работу и что он, Кальченко, имеет дело к группе Карташева.

«В Русском национальном комитете Кальченко был действительно принят как свой человек. Теперь Кальченко бывает в РПК почти ежедневно. Кальченко просил Пинкаву по возможности помочь ему в его работе. Кальченко в период своего пребывания в Париже предпринял две поездки: в Бельгию (в Брюссель) и в Швейцарию (в Цюрих). Цели его поездки пока еще неизвестны. Теперь Кальченко находится в Париже. Адрес его: улица Дарн, 12, Париж» [240] ЦА ФСБ России. Д. Н-1791. Т. 19. Л. 94–95. .

А в это время в Москве Савинков продолжал давать показания. 19 января 1925 г. он писал по поводу представленных ему копий протоколов заседаний Совета представителей четырех кавказских республик от 28 января и 3 февраля 1922 г. следующее:

«Приписав свою неудачу в Каннах дипломатической обособленности «Союза», я попытался на этот раз войти в соглашение с «окраинными государствами», в частности с Кавказскими Республиками. Правда, «Союз» в то время был уже связан с украинцами и отчасти с донцами, кубанцами, белорусами и карелами, но никто из их представителей, в том числе и Петлюра, влиянием заграницей не пользовался. Кавказские же Республики вели постоянную и не всегда безуспешную дипломатическую работу в Лондоне и в Париже. С их помощью я рассчитывал добиться на конференции в Генуе того, чего мне не удалось достичь в Каннах, т. е. обусловить признание Советской власти требованиями «Союза». Я рассчитал, кроме того, что дипломатическое соглашение с Кавказскими Республиками приготовит возможность будущих совместных с ними вооруженных выступлений на территории Советской России.