Олег Мозохин - Синдикат-2. ГПУ против Савинкова

После прогулки на провал поехали к раненному партизану на фаэтоне, там уже все было готово. Пока Иван Терентьевич, Борисенко и Султан Герей ездили на провал, Бондарь все приготовил и вернулся назад. Ездил он туда, чтобы посмотреть, «все ли там спокойно и благополучно, нет ли опасности». После этого встретившись на бульваре у цветника, вчетвером поехали в темноте за город через речку по глухим улочкам и переулкам. Выехали за город через речку, поднялись на горку. Герей послал Бондаря и Борисенко вперед, так как идти компанией неудобно. Фаэтон оставили на дороге, а сами пошли за церковь.

Задержав Ивана Терентьевича по дороге, Султан Герей беседовал с ним о нуждах, отметил слабое дело с газетами и литературой. Фомичев обещал помочь в этом деле, о чем он даже переговорил с Сергеем Васильевичем.

Подходя к дому, где лежал больной, Иван Терентьевич еще раз спросил, удобно ли беспокоить раненого, на что ему ответили: «какое же это беспокойство». Но попросили не говорить с ним много, не задавать раненому вопросов.

Подошли к домику, когда была уже ночь и всходила луна. Гостей встретил лай собаки, которая «узнала» Султан Герея: он ее перед этим за день кормил колбасой и познакомился с ней, окликнул по положению Тузиком. Пес начал ласкаться «ну значит свой».

Подошли к хате. На пороге стоял хозяин в чистой рубахе — все как следует. «Здравствуйте, Тимофей Иванович». «Здравия желаем, г-н полковник». «Ну что, как больной?» «Покорно благодарю, как будто полегчало». «Ну вот, Тимофей Иванович, привез редкого гостя, не забывают нас». «Покорнейше благодарим за память и заботы о нас». Следует знакомство и трогательнейшее рукопожатие Ивана Терентьевича с Тимофеем Ивановичем. Зашли в хатку, в настоящую хатку — маленькую, чистенькую, но сильно покосившуюся.

Во второй комнате в правом углу на хозяйской кровати лежал раненый партизан, в углу напротив — образа с горящей лампадой, окна занавешены, в комнате полумрак. Пахло йодом и валерианой. Комарь лежал полузакрытый буркой; рука, плечо и часть груди — в бинтах, из-под них чуть видна запекшаяся кровь (накануне специально зарезали курицу). Раненый лежал и слегка стонал. Бондарь и Борисенко сидели один в ногах, другой — на стуле напротив.

Поздоровались с раненым, Борисенко передал ему розы. Вошел хозяин и доложил: «Так что, г-н полковник, как вчера перевезли вы Комаря и перевязали, было ничего, а сегодня с утра была у него жара, да теперь спала, слава богу, тарелочку бульону съел, да все курить просит, не знаю, можно ли давать». Султан Герей сказал, чтобы сегодня не давали курева. Обратился к раненому Комарю: Как рана, болит? «Нет, слабым голосом отвечает Комарь, теперь ничего. А как с другими, где рыжий?» Гирей ответил, что тот уехал. «Кто это рыжий?» спросил Иван Терентьевич, сидевший против раненого. Гирей ответил, что это Павловского так называли. «Ну, а брат жив, не помню я, как это вышло, как хватило меня, вот встану, я им вспомню», начинает нервничать Комарь. «Ну, ну брось, об этом потом», останавливает Султан Герей «волнующегося» раненого. Иван Терентьевич угощает папиросами присутствующих и Тимофея Ивановича и обращается к Султан Герею с фразой: «Разрешите курить» и получив разрешение курит почтительно в рукав. После этого Герей предложил Ивану Терентьевичу побеседовать с раненым, но тот, видя его «тяжелое положение», сказал: «Нет, бог с ним, я не стану его волновать».

Тогда решили покинуть больного, дабы не давать ему повода говорить и волноваться. Все простились и вышли, напутствуемые поклонами хозяев с благодарностями за внимание к «простым людям». Хозяйка, прощаясь с Султан Гереем, сказала ему и Ивану Терентьевичу: «А я сегодня молебен отслужила за здравие воина Ивана».

На этом закончилось представление, все вернулись на вокзал и отправились в Ессентуки к ожидавшему там Сергею Васильевичу.

По дороге с вокзала в гостиницу Фомичев опять заговорил о необходимости усиления агитации и снабжения агитационной литературой: «Это даст возможность вести работу более уверенно и чувствовать под ногами почву». Герей рассказал, что прошлой осенью ему случайно попало несколько листовок Кирилла и Андрея, которые он показывал кое-кому из «своих», но те, прочтя воззвание, только рассмеялись: это мол старая песня, эти листовки вряд ли найдут много последователей.

На вопрос Ивана Терентьевича каково было содержание листовок, он ответил, что самое черносотенное.

При прощании Иван Терентьевич несколько раз поблагодарил Султан Герея за работу: «Благодарю Вас, г-н полковник, за вашу работу, мы вас поддержим».