Зинаида Смелкова: Я буду летать! Первая русская женщина-летчица Зинаида Кокорина

А это уже мои сверстники и однокурсники. Вместе с нами сфотографировались и наши инструкторы, которые иронически-дружелюбно именовались «богами». Первая военная авиационная школа РККА. 1924 год.

Инструкторы и курсанты. 1924 г.

1928 год. Летчики на аэродроме.

Основная работа с читателями проходила вечером, поэтому график работы был соответствующий: с 15 до 23-х часов.

Однако до 19–20 часов «штатские» посетители появлялись редко, и я могла читать и читать. Так что теоретически я знала о самолетах уже много… Тем сильнее становилось желание прикоснуться к штурвалу, подняться в небо.

Основными посетителями в вечерние часы были молодые летчики-инструкторы.

Просто выдавать книги было не интересно. Хотелось что-то придумать, чтобы сблизить этих ребят, понять их, а через них то дело, которое стало моей мечтой. В архиве библиотеки я нашла несколько очень потрепанных рукописных журналов, написанных и проиллюстрированных курсантами еще дореволюционной школы.

Ребята заинтересовались: пример был заразителен Инициативная группа по созданию своего журнала организовалась как-то сразу. Это были те постоянные посетители, что появлялись в библиотеке почти каждый вечер. Было шумно, весело. И почти каждый стремился привлечь мое внимание. Это было заметно и, пожалуй, понятно: в гарнизоне, кроме нескольких жен инструкторов, было всего четыре женщины – из обслуживающего персонала. Молодая симпатичная библиотекарша воспринималась как объект, достойный внимания.

Целью моего появления на Каче никто особенно не интересовался. Но я-то знала свою цель… Я была просто вежлива со всеми, однако на особый успех никто из посетителей не мог рассчитывать. Внимание моё привлек один из инструкторов – «негромкий» человек с серыми грустными глазами. Альберт. Альберт Гансович Поэль. Его всегда называли полным именем: дружески-панибратское Алик никак не годилось в этом случае. Читать он в основном брал что-нибудь из русской классики. В состязаниях острословов никогда не принимал участия, но если включался в разговор, говорил конкретно и, главное, умел внимательно слушать собеседника. Думаю, что он просто заметил, как оживлялась и активно сопереживала я, если речь заходила о явлениях, происходивших на летном поле или в небе: освоена сложная фигура пилотажа, неожиданно отказал двигатель, но пилот смог посадить самолет или (самое страшное!) разбился…

Он первым заговорил со мною о полетах, о том, как удивительно красива земля в апреле: поля красных маков вплотную подступают ко взлетной полосе. Весною он обязательно покажет мне это с борта самолета.

– Почему весною? Как долго ждать! – вырвалось у меня. – Я так хочу увидеть землю с борта самолета!

Он понял. Наверное, потому, что я говорила о самом заветном. Я посмотрела на него какими-то другими глазами.

Я не сразу поняла, что жду появления этого человека каждый вечер. Он не умел говорить комплиментов. О любви не говорил тем более. Он вообще говорил очень мало. Просто приходил каждый вечер, устраивался в углу дивана, взяв том Тургенева или Чехова, и читал до закрытия библиотеки. Как-то само собою сложилось, что провожал меня последний из уходящих посетителей и так получалось, что этим последним всегда оказывался он. Идти было не далеко. Мне дали комнатку в большом жилом доме, где было общежитие и несколько отдельных комнат, где жили семьи инструкторов и руководящих работников гарнизона. Дом был старожилом Качи – знаменитый «Дом со львами».

Альберт Поэль

От Дома офицеров нужно было пройти через небольшой садик-сквер с прямыми аллеями, одна из которых вела прямо к жилому дому. Таким образом «дорожка провожания» была слишком короткой. И если раньше на эту ситуацию мы не обращали особого внимания, то со временем это показалось нам досадным обстоятельством, которое можно и должно было изменить. Мы обходили дом, возвращаясь к той же дорожке, ведущей к Дому офицеров. Обходили и этот дом. И вновь – перед нами дорожка… Это повторялось несколько раз. И последние слова прощания: «когда полетим?»