Был и прием в мою честь на уровне заместителя главы чехословацкого правительства страны. Ко мне, опальному и приехавшему почти что приватно, обратились с просьбой выступить и по телевидению и даже организовали пресс-конференцию. Напомню, все это у меня на Родине, с твоим участием, было начисто исключено... Значит, на меня возлагалась именно надежда. Пусть малая. Я это понял.
Да, повторяю. Ибо это весьма важно. Я по просьбе хозяев выступал по теме «Свобода творчества». Уверен, что есть немало и ныне людей, которые помнят это. Я самозабвенно отстаивал ту альтернативную идею, что искусство свободно тогда, и только тогда, когда это именно искусство... Таковое и политическую идею органично несет в себе, когда она вытекает из него как бы сама собой, а не является предписанием. В связи с этим встает объективно и вопрос о неразрывности истинной художественности и идейности, художественности и правды. Поэтому и истинная партийность может и должна выступать совсем не как диктат, а, напротив, как свободный же выбор — свободный выбор и политической и эстетической позиции.
Для подкрепления этой концепции я приводил соответствующие мысли К.Маркса, Ф.Энгельса, В.И. Ленина. Среди них была и такая вот: «Истинная, коренящаяся в самом существе свободы печати, цензура есть критика, — писал Маркс, отвергая всякую другую форму воздействия на художественную литературу. — Она — критика — тот суд, который свобода печати порождает изнутри себя» (Маркс К. Сочинения. Т. 1. С. 59).
Вот именно! Изнутри себя. Никакого навязывания.
Конечно, чешские и словацкие интеллигенты воспринимали это с приятно удивленным вниманием. А далее суждение: «Но разве верна своему характеру, разве действует соответственно благородству своей природы, разве свободна та печать, которая опускается до уровня промысла? — так ставил Маркс вопрос и отвечал: — Писатель, конечно, должен зарабатывать, чтобы иметь возможность существовать и писать, но он ни в коем случае не должен существовать и писать для того, чтобы зарабатывать.
Когда Беранже поет:
Живу для того лишь, чтоб песни
слагать,
Но если, о сударь, лишен буду места,
То песни я буду слагать, чтобы
жить, —
то в этой угрозе кроется ироническое признание, что поэт перестает быть поэтом, когда поэзия становится для него средством» (Там же. Т. 1. С. 76).
Она — самоцель.
Трудно ли понять, что все это внутри, по крайней мере, нашей страны тогда воспринималось как «не марксизм»... Не любопытно ли, что директор издательства «Художественная литература» В.О. Осипов около двух лет держал (уже в конце 70-х годов) в набранном виде мою книгу «Еще раз о партийности художественной литературы», не выпуская ее именно из-за того, что в ней приводились эти цитаты Маркса? И книга вышла только с разрешения Н.Зимянина, понявшего абсурдность запрета идей Маркса (от имени партии, называющей себя марксистской). Марксистской она от этого, конечно, не стала, но для чехословацкой творческой интеллигенции эти мысли, на фоне советских танков, имели характер все же именно надежды, пусть и призрачной.
Советский профессор приводил далеко не всем знакомые слова Канта: если к индивидуальному суждению о прекрасном примешивается хотя бы малейший прагматический интерес, «такое суждение партийно и не может быть эстетическим».
Я по проявлявшемуся настроению видел отношение к себе доброжелательно иное, чем к тем, кого присылали в качестве представителей СССР. Наряду со множеством непровокационных вопросов звучали и взволнованные слова благодарности. В Праге один из старейших кинорежиссеров, когда ему дали говорить из зала, сделал глубокий, признательный мне поклон. В городе Брно ректор университета, крупный ученый, выразил свое отношение к моей миссии, в сущности, противоположной именно тому, что делали там ты и твои идеологические подручные. Это незабываемо: увидев рубцы раны на моей правой руке и узнав, что это получено мною в 1944 году в Чехословакии от разрывной пули, он при всех ритуально поцеловал эти рубцы... Все поняли, чью миссию из России освятил наиболее уважаемый чех.
Как только я вернулся из триумфальной для меня поездки по этой стране, меня уже ждал директор издательства «Свобода» в Праге Е.Полонци с договором на издание на чешском языке моей книги о партийности и свободе печати (вышла там в 1972 году). Я.Фойтик спросил, не буду ли я возражать, если в Братиславе переведут и издадут мою большую книгу «Политика и литература». Я, конечно, согласился. Но книгу задержали в Москве, и она в Братиславе вышла только в 1975 году. Но вышла.
Читать дальше