Георгий Куницын - Открытые письма «архитектору перестройки» А.Н. Яковлеву

И тут начал тайком действовать новый сотрудник твоего отдела — В.Севрук. Мало того, что названная книга, за которую мне, надеюсь, никогда не будет стыдно, не вышла зимой 1968 года. Она потом находилась в металле еще пять лет... Вышла в 1973 году. Как мне признался директор издательства Н.В. Лесючевский, В.Севрук от него требовал бесконечно откладывать ее выпуск. Я не обращался к тебе за помощью, но в личных-то разговорах обо всем этом напоминалось не раз. И все же книга вышла лишь после твоего ухода...

Из нее постоянно и безвозвратно исчезали главы. Шла возня. Первый экземпляр диссертации тоже исчез... Творилось нечто.

Объективно выходило: я тогда меньше, чем мои противники, понимал само значение того, что мною было положено на стол перед Ученым советом... Впрямь так: для меня моя позиция казалась всего лишь естественной. Я излишне был уверен в возможности убедить в ней чуть ли не каждого, ведь на практике я нередко этого и добивался, в реальном общении с самой творческой интеллигенцией — через посредство именно этих, вложенных в книгу и диссертацию, идей.

Сама по себе защита как факт самим своим ходом превратилась, казалось, в триумф: актовый зал ИМЛ имени А.М. Горького АН СССР был полон. И полон не только молодой, но и прославленной публикой. И люди эти из сферы не только литературы, но и кинематографии, театра и журналистики. В этом зале собралось не менее двухсот реальных выразителей именно художественной альтернативы: и В.Тендряков, и А.Тарковский, и Л.Шепитько, и М.Хуциев...

Впрочем, тебе об этом было от кого услышать немедленно: немало работников аппарата ЦК тоже приехали в тот зал. Никто не помнил, чтобы какая-то защита ранее привлекала столько всем известных людей. В зале хорошо ощущалась атмосфера доброжелательства. Подвоха пока никто не чувствовал. Честные люди обычно доверчивы. Наверное, и устроители скандала мало верили в свой такой злой успех.

Выступления весьма достойных оппонентов были все положительными. Я видел в зале сияющие волнением лица моих четырех сыновей... Были и мои друзья.

Только вот счетная комиссия долго почему-то не появлялась... Сначала дирекция обзвонила инстанции... Шуточное ли дело, редактора «Правды» провалили. А он, окруженный улыбками, продолжает и сам улыбаться... Святая простота.

Событие это, конечно, нашумело. Даже и тем, что я не отменил банкет; сам же и был — попеременно с моим другом Александром Михайловым — на нем тамадой. Молва, не ища другого слова, назвала это странное празднество «банкетом единомышленников». Близкие эти люди мне помогли пережить огромную беду. Впрочем, всякие были. Любопытно, но один из работников твоего отдела, с которым мы дружили, опоздал и приехал прямо на банкет, не зная результатов голосования... Как только он узнал их — тут же смылся...

Потери из ряда друзей оказались, однако, незначительные. Важно и не это, а то, что моими недоброжелателями борьба велась на удушение «идейного противника». Только закрыв глаза, можно было этого не видеть. И я открыто вступил в неравный бой, невзирая на то что активных соратников ожидать было тогда просто неоткуда. Их число в годы реакции могло только уменьшаться. Я провел свое аналитическое расследование. Установил, что провал защиты готовился долгое время. Закулисный покровитель моих преследователей — В.Ф. Шауро. Беспощадные оперативники из аппарата ЦК — его заместитель Ю.С. Мелентьев и консультант Ю.Я. Барабаш. Дополнительный (кроме идейного) стимул травли меня был у них тот, что в свое время я решительно высказался против их утверждения на работе в аппарате ЦК. Меня, разумеется, не послушали, и именно эти люди долгие годы на практике доводили саму идею партийного руководства до полного абсурда, вокруг тебя они танцевали румяным тандемом. Один из совестливых людей, увидев их на Старой площади, мне сказал: «А что делают у вас здесь эти мальчики с глазами убийц?» Они потом и ответили, что именно они делают... Самое главное — опираясь на определенную группу внутри Ученого совета ИМЛ, они дали понять, что занимаемый мною пост в «Правде» не только не означает официальной мне поддержки, а, напротив, именно провалом на защите будет лишь подкреплено желание высшего начальства избавиться от моего присутствия в цековской номенклатуре.

Напомню название несчастной моей докторской: «Пути и формы воздействия политики на развитие художественной литературы». Речь шла, стало быть, не только и не столько о том, какими способами партийное руководство осуществляют в сфере культуры люди типа Шауро, Мелентьева или Барабаша, а более всего говорилось о том, могут ли существовать виды именно положительного воздействия на общий процесс развития искусства. Другими словами, по сути, мною дискредитировалось любое некомпетентное вмешательство в жизнь искусства. В этом и состоит сам смысл альтернативы, которую я тогда обосновывал. И надеюсь, все же обосновал ее в меру своих индивидуальных возможностей. Так не любопытно ли обратить внимание сегодня, десятилетия спустя, на характер партийного вмешательства в сам процесс прохождения диссертации о партийном руководстве, осуществленного людьми из числа тех, кто сознательно убивал всякую альтернативу? Такое грубое давление осуществлялось тогда всюду. Тотально.