Георгий Куницын - Открытые письма «архитектору перестройки» А.Н. Яковлеву

Естественно, сам Зимянин меня на эту редколлегию, поскольку я был в отпуске, не думал и приглашать. Он не скрывал удивления, когда увидел меня за столом на обычном моем месте. Конечно, догадался: если я из отпуска прошел в зал редколлегии, не зайдя к главному редактору, значит, будет сражение. Зимянин в то время ко мне заметно благоволил. И думаю, не хотел меня терять.

Все это я тебе, в ту пору главному нашему цензору — наблюдателю за «Правдой», пишу не для информации о фактах, которые тобой, впрочем, возможно, и забыты (поскольку на сей день ты уже прошел и через Олимп, и через то, что свидетельствует о покатости Земли). Напоминаю же, чтобы ты убедился в знании мною тогдашних механизмов идеологического слежения. В том числе и твоих, агитпроповских.

Конечно, я предполагал, что стенограмма заседания редколлегии завтра же будет на столе у Брежнева, Суслова, Демичева. И конечно, у тебя. Я даже видел, как нас стенографировали. Более того, Зимянин всячески хотел принять решение об увольнении без какого-либо обсуждения дерзкого поступка Л.Карпинского и Ф.Бурлацкого: для главного редактора «Правды» требование ЦК — беспрекословный закон. Дано было нам, членам редколлегии, понять: не лезьте на рожон...

Скажу со всей откровенностью: случившаяся ситуация застала меня в процессе необратимого социального просветления относительно того, что вообще верхний слой КПСС никакого отношения к провозглашаемым им высоким идеям не имеет. Это — «группа захвата». Впрямую об этом говорить тогда было бы безумием, но если ты помнишь стенограмму моих выступлений на той редколлегии, то там определенно говорилось, что возведение всего лишь просчета авторов статьи, опубликовавших свою критику партийного аппарата в молодежной газете, в политическое сопротивление самому существующему тогда строю — это возврат к методу необоснованных репрессий против своих же кадров. Это — самоедство, которое в свое время вылилось в террор 1937 года... Именно нечто подобное может произойти и вновь. И я призывал редколлегию воспротивиться этому, не увольняя Л.Карпинского и Ф.Бурлацкого. Ограничиться внутриредакционным взысканием за непрофессиональное принятие решения о публикации их статьи не на страницах «Правды».

Разумеется, пришлось всячески обходить тот аспект, что по объективному смыслу самой статьи Ф.Бурлацкого и Л.Карпинского она несла в себе все-таки отрицание самой лукавой политики брежневизма в области культуры. Другое дело, что само это отрицание имело конкретно историческую форму утверждения «подлинного» марксизма. Так оно было.

М.В. Зимянин между тем в ходе редколлегии сделал еще одну попытку ограничить инцидент лишь Ф.Бурлацким и Л.Карпинским. Поскольку никто, кроме меня, в защиту авторов крамольной статьи не выступил, он сформулировал итог примерно так: «Принимается решение: члена редколлегии и редактора “Правды” Л.В. Карпинского и политического обозревателя Ф.М. Бурлацкого от занимаемых ими должностей освободить. За политически вредное выступление в “Комсомольской правде”. Об их дальнейшей работе вопрос будет решен в ЦК КПСС».

Опять никто не возразил. У меня мелькнула мысль: вот сейчас выйдут члены редколлегии отсюда, и кое-кто начнет высказываться и против, а промолчали — все. И я потребовал поименного голосования. Тут все окончательно обозначилось: кроме меня, проголосовавшего против, и воздержавшегося ответсекретаря, бывшего ранее главным редактором «Комсомольской правды» Ю.Н. Воронова, все остальные подчинились диктату об увольнении Бурлацкого и Карпинского. Зато ясность была полная.

Любопытно, что сама по себе расправа была тем не менее четко дифференцированная. Поступило распоряжение — не то Суслова, не то самого Брежнева — убрать сразу нескольких конкретно названных человек «с идеологического фронта». Помимо Бурлацкого и Карпинского, это — Ю.Воронов и аз, грешный. А также главный редактор проштрафившейся «Комсомолки» Б.Панкин и редактор по отделу литературы и искусства К.Щербаков. Если говорить о тех, кто состоял в номенклатуре ЦК, то самому суровому наказанию был подвергнут как раз тот, кто не писал нашумевшую статью и не печатал ее, — автор этих строк. Меня отправили в Институт истории искусств завсектором эстетики и общей теории искусств. Поскольку я был провален на защите докторской, то оказался материально ущемлен катастрофически (четверо детей). Ф.Бурлацкий был послан замдиректора НИИ социологических исследований. Л.Карпинский — специальным корреспондентом «Известий». Ю.Воронов — заведующим корпунктом «Правды» в Берлине. А Б.Панкин вообще остался на прежнем месте — и тогда, и еще долго потом. Загадка?