Михаил Пташук - И плач, и слёзы... [Исповедь кинорежиссёра]

Через неделю съемок я выдохся, не узнавал себя. Возвращался в гос­тиницу и падал с ног. Мне ничего не хотелось, кроме одного — вы­спаться! Я уставал физически. Лицо кровоточило от солнечных ожогов.

Съемочная группа работала на износ. Администрация, осветители, костюмеры — все работали на износ. Я не могу ни в кого бросить камень. Потом, через какое-то время, все будут вспоминать, какой это был ад! Были дни, когда я молил Бога, чтобы Он послал дождь, чтобы тот лил несколько дней и мы все смогли отдохнуть! Дождя не было! Мы сгорали от жары, один только мой пятилетний Мишка носился по съемочной площадке как угорелый и был счастлив видеть живых сол­дат, боевые машины и настоящее оружие. Это останется в его памяти на всю жизнь.

— Лучше неделя учений, чем один день съемок! — так говорили мне старшие офицеры, наблюдавшие ежедневно за работой группы.

Были минуты, когда я оставался на площадке один, все падали от усталости и жары, и мне необходимы были помощники в лице офице­ров, чтобы поднять солдат. Я искал их и не мог найти. Они прятались за кустами полигона, не желая конфликтовать с солдатами.

— Почему вы прячетесь? — спросил я одного майора.

Он не смутился, ответил прямо:

— За вашу работу мне никто не платит!

— Но мы платим Министерству обороны, и довольно большие деньги. За каждого солдата, за каждого офицера.

— Я этого не чувствую!

Я убедился, что армия уже стала другая. И офицеры другие!

— Кто к нам приходит? — жаловались офицеры на солдат.— Нар­кота, уличный сброд! От них родители отказываются, а мы — воспи­тывай!

— Не все же наркоманы!

— Нормальные ломаются, не выдерживают!

— Сильного не сломаешь! — упирался я.

— Казарма — старая хозяйка! Там кого угодно сломают! Не подчи­нится — после армии найдут, из рук жены или матери вытянут!

После каждого дубля солдаты падали как снопы. Удивительное зре­лище: съемочная группа держалась, а солдаты и офицеры падали!

Это — горькое воспоминание, но оно меркнет перед тем, что меня вдало дальше. Из Гродно мы переехали в Слоним. С нами перебазиро­валась армия и поселилась в палаточном городке воинской части. В первых числах августа к нам приехал Семаго вместе с женой и сыном. Они вели себя как баре, или, как говорят в народе,— "барье". Я с тру­дом сдерживался, противно было наблюдать за их хамством, особенно его жены, чувствовавшей себя хозяйкой фильма.

— Михаил Николаевич,— обратился ко мне Женя Миронов, ис­полнитель главной роли — Алехина.— Я прошу вас — пусть они поки­нут площадку, я не могу работать! Мы пашем, а они семечки лузгают! Противно! Кто они такие? Кто он, Семаго? Вор!

— Успокойся! Они завтра уедут!

— Я такое впервые вижу! Это — хамство!

Миронов был прав. Был прав и тогда, когда Семаго рвался играть роль Полякова, вторую главную роль. И Женя уперся "рогом", сказал:

— Если он будет сниматься, я уйду с фильма!

С этого все и началось!

Для всех московских СМИ он сказал: "“Момент истины” — это не только его дебют как продюсера, но прежде всего — актерский!"

— Представьте, Михаил Николаевич, что в нашем фильме одну из главных ролей играет Жириновский! — говорил Женя Миронов.— То же самое с Семаго! Это позор для картины! Если вы согласитесь, я уйду!

Я не согласился и снял Семаго с роли.

— Теперь ты пожизненный враг Семаго! — сказала дома жена.

— Ты же у меня не рвешься на главные роли, как жены многих режиссеров! Почему, по какому праву он должен играть одну из глав­ных ролей? Меня никто не поймет! И тут Миронов прав!

А он к этому времени заключил сам с собой контракт на исполне­ние роли Полякова. Без согласия режиссера. На каждом контракте с актером в кино режиссер ставит свою визу. Семаго не счел это нуж­ным делать: утвердил сам себя, и все! Нравится, не нравится — сни­майте меня! Притом, что все были на моей стороне: и Министерство культуры РБ, и Богомолов, и даже вся съемочная группа, которая в этих вопросах не играет решающей роли, но она является душой любого фильма и, как никто другой, чувствует — подходит актер к роли или не подходит. Это истина, которую никогда не следует сбрасывать со счетов. И если группе не нравится актер, то и отношение к нему будет как к нелюбимому актеру, и всякий тонко чувствующий актер поймет это, а в целом все отразится на качестве фильма.

"Прости, прости меня, Пречистая!"

Каждый день съемок давался мне кровью. Семаго не платил людям зарплату, группа нервничала, это отражалось на работе, но справедли­вости ради следует сказать — все были уверены, что я их не подведу. Со многими я работал начиная с 1974 года, когда снимал свою первую картину на "Беларусьфильме". У всех поднималось настроение, когда второй оператор привозил из Москвы отснятый материал,— это осо­бые дни съемочного периода любой группы. Люди смотрят на свою работу, и если это хороший материал, то гордость за снимаемый фильм возрастает. Многие режиссеры не показывают рабочий матери­ал съемочной группе. Я показываю. Все смотрят со мной вместе. Я смотрю первый раз, первый раз смотрит и группа. Это очень важный психологический момент: люди понимают, что от них никто ничего не скрывает. Даже больше: на следующий день я собираю группу, и мы обсувдаем отснятый материал. На всех этапах работы — монтаж, озву­чание, первую редакцию — я приглашаю группу смотреть тот или другой вариант фильма. Я рад обсудить будущий фильм с любым членом съемочной группы, независимо от того, кем он работает: води­телем, рабочим, осветителем или вторым режиссером. Все они внесли свою долю в каждый отснятый кадр.