Михаил Пташук - И плач, и слёзы... [Исповедь кинорежиссёра]

— От вас, русских, нам, чехам, никуда не деться! — Это была опять Вера Хитилова.

Она ходила от стола к столу и наткнулась на меня. За ней плелась известная в Чехии актриса, которую из фильма в фильм снимала Вера.

— Это судьба! — сказал я.

— У тебя есть что выпить?

Я повел их к русскому столу, там были аккредитованные на фести­вале журналисты, представители российского посольства. Представил им Веру Хитилову, и все дружно чокнулись.

— Живете вы плохо, но выпить у вас всегда есть! — сказала Вера Хитилова. — От вас жизни нет! Я правильно сказала? — Она поверну­лась ко мне.— Или надо сказать, что от вас нет жизни?

— Можно и так,— сказал я.— Все равно без нас у вас жизни не будет. Это судьба!

— Пташук! Вы не должны обижаться! Ваша Белоруссия в таком же положении, как моя Чехия. Маленькие страны всегда зависимы от больших. Но это было, как вы говорите, при "совдепе", а сейчас време­на изменились, и у вас не должно быть комплекса перед Россией.

— У нас его никогда не было.

— У всех нас был один комплекс — страх. И мы от него никогда не избавимся, до самой смерти. Мы лишены единственного комплек­са— пить водку. В вашем законе даже статьи такой нет. Я не знаток вашей конституции, но там про водку ничего не сказано.

Уже светало, все расходились, по всему саду президентского дворца валялись пустые бутылки, все походило на огромное побоище и ничем не отличалось от такого же "побоища" в моей родной деревне, с той лишь разницей, что рядом стоял президентский дворец, а не колхозная конюшня, что ходили с подносами в руках официанты в белых костю­мах и белых бабочках.

У выхода я опять встретил Веру Хитилову. Она сидела с подругой на садовой скамейке, у ног валялись пустые бутылки шампанского.

— Пташук! — окликнула меня.

Мне не хотелось подходить.

— Господин Пташук!

Я подошел, сел рядом.

— Вы обиделись на мою правду?

— Разве можно обижаться на правду?

Она вдруг вскочила и с трудом удержалась на ногах.

— Почему вы один? Вы наш гость, и мы не можем вас оставить одного. Посмотрите на нее, — она указала на свою подругу,— между прочим, замечательная актриса. Это русский режиссер из Москвы.

— Не из Москвы, а из Минска! И не русский, а белорусский!

— Извини! — Она перешла на "ты".— Для меня все одно, что Мос­ква, что Минск. Главное, что ты мне нравишься.

Мы познакомились.

— Ты хотела сегодня мужчину, я тебя познакомила с настоящим мужчиной, — сказала Вера. — Проводите меня домой, а потом забе­решь Пташука к себе. Ты когда уезжаешь?

— Сегодня вечером.

— Тебе повезло,— продолжала режиссировать ситуацию Вера Хи­тилова.— Мы покажем тебе Прагу. Лола, тебе нравится этот белорус?

Лола пожала плечами.

— Его очень много!

— Когда много всего — это не порок.— Вера входила в азарт: ка­залось, что она трезвела.— Он чем-то похож на чеха. Наши такие же крепкие, как ты. Чешские женщины довольны ими. Не знаю, как бело­руски, но иметь такого мужика в постели — одно наслаждение.

— Девочки! — сказал я,— Хочу в отель! Я устал! Я ничего не хочу!

Вера поднялась и долго смотрела на меня.

— Лола! Мы его придумали! Мы из него сделали секс-гиганта, а он бежит от нас. Нехорошо, белорус!

— Они все, русские, такие! — сказала Лола, — Поматросят и бросят!

Я возвращался в гостиницу один. Я никогда не видел утренней Праги, никогда не хотел жить нигде, кроме Минска, но какую Прагу я открыл для себя в то утро — никогда не забуду. Помню все до мелочей, и если бы мне сегодня пришлось выбирать, в каком городе жить, после Минска выбрал бы Прагу. Это действительно славянский город. Не зря наша культура так связана с этим городом. Такое же чувство у меня осталось от Югославии, от сербского народа, но Прагу никем и ничем заменить нельзя. До сих пор не могу опомниться от ощущения, что все, что я видел в то утро,— сон. Каждое лето мне хочется в Прагу — пройтись по узким утренним улочкам, насладиться тишиной еще спя­щего города, выйти к центру и долго стоять на старой площади, вслушиваясь в уникальный бой часов на ратуше.

Позже я бывал в Китае, Англии, Италии, пытался сравнивать уви­денное. Понимал красоту каждой из этих стран, но душа моя тянулась в родную деревню. Как ни странно, все, что я видел в жизни, в какой бы стране мира ни приходилось быть, все сравнивал со своими Федюками. Ничего не могу с собой поделать: иду по Пекину, еду в метро в Лондоне, хожу по улочкам Венеции, лечу в самолете над Альпами, гуляю по набережной в далекой Шотландии, а вижу свои Федюки.