Георгий Куницын - Марксизм в России начинался со лжи

Углубление конфликта в связи с извращением позиции Маркса идет все быстрее. Уже в 1885 г. — в отличие от Маркса, ни единого раза не отзывавшегося о народниках России отрицательно, — Энгельс высказывается о социал-демократах и народниках так: «Я горжусь тем, что среди русской молодежи существует партия (группа Плеханова. — Г. К. ), которая искренне и без оговорок приняла великие экономические и исторические теории Маркса (против этого утверждения Маркс и выступал, обозначив для России альтернативу. — Г. К. ) и решительно порвала со всеми анархистскими и несколько славянофильскими (народническими. — Г. К. ) традициями своих предшественников».

А далее — нечто совсем противоестественное: «И сам Маркс был бы также горд этим, если бы прожил немного дольше».

Наконец: «Это прогресс, который будет иметь огромное значение для развития революционного движения в России» (Соч., т. 36, с. 260).

Ошибка на ошибке! Маркс же, напротив, критиковал позицию русских социал-демократов... А не народников.

Плеханов тем не менее получил, как видим, все, к чему стремился: Энгельс не просто одобрил всю его позицию, но и заявил о том, что именно плехановцы — и никто иной! — наследники и продолжатели дела Маркса в России...

Не результат ли это того, что Энгельсу письмо Маркса о России (ответ В. Засулич) так никогда тоже ведь не было показано? И от него было скрыто! По-Вашему, это что — детские шалости? Дороговато они обошлись.

В приведенных мною словах роль Энгельса выглядит непроизвольно, но все-таки унизительной. Получается, он пишет как бы на заданную Плехановым тему... Сделав в 1875 г. важную оговорку (во введении к своей брошюре «О социальном вопросе в России»), ненадолго сблизившую его с позицией Маркса «по русским делам», а потом и прямо встав на точку зрения Маркса, как видим, Энгельс тут вдруг по меньшей мере нейтрализует смысл спрятанного плехановцами письма Маркса. Он снимает всякую необходимость в нем. И даже более: письму этому просто не остается места, где бы оно жило именно той жизнью, какая была предназначена ему Марксом... Энгельс (не зная о том) зачеркнул смысл изъятого плехановцами из духовного оборота письма Маркса. Вот дела-то какие...

Сам ход событий делал все менее возможной публикацию письма Маркса — по крайней мере, при жизни тех, кому оно было написано. Одна неправда тянет за собой другую... При очерченных обстоятельствах публикация письма Маркса от 8 марта 1881 г. неизбежно сделала бы и Энгельса в глазах общественности оппонентом Маркса. Все тут не просто.

Выходит, дело не только в том, что письмо Маркса — неприемлемое, потому его спрятали. Беда еще и в том, что в дискуссии о России и оценке ее судьбы между самими Марксом и Энгельсом возникло поистине непримиримое расхождение. Здесь заложена одна из предпосылок последующего раскола в рядах возникавшей тогда российской социал-демократии. Она рождалась, в сущности, как искусственно создаваемый антипод действительно российской, отечественной демократии.

Могло ли все это быть, если бы было опубликовано (или хотя бы не скрывалось) письмо Маркса к В. Засулич от 8 марта 1881 г.?

Возможна ли была бы и книга Плеханова «Наши разногласия» в том виде, в каком она появилась, если бы это письмо Маркса не было утаено? Да и вообще вся борьба Плеханова против народничества — какой характер она приняла бы (должна была принять), не окажись скрытой от общественности концепция Маркса о судьбе России?

Далее покажу, как прятался ими, искажался также и смысл других писем и работ Маркса, коль скоро они касались России.

С полным основанием можно сегодня утверждать: марксизм непоправимо длительное время стараниями комментаторов его и мнимых последователей был повернут к России «нерусской», неорганичной для нашей страны гранью. Это, строго говоря, не марксизм. Подлог.

Можете ли Вы себе представить, Раиса Павловна, ситуацию, когда бы Плеханов, ознакомившись с письмом Маркса от 8 марта 1881 г. и увидев, что оно ниспровергает только-только им принятую «западноевропейскую вариацию» судеб России, тут же и повел бы борьбу не против П. Лаврова, Н. Михайловского или П. Ткачева, как он это сделал, а открыто против самого Маркса ? При этом, однако, называл бы себя его «учеником»...

Достаточно поставить вопрос так — и мы поймем, что в исчезновении письма Маркса никакой случайности не было. Надежда же на сохранение тайны — оставалась.

Факт пропажи письма есть. Плеханов был крайне самоуверенным человеком. Уверовав в «учителя», он стал «роялистом больше, чем сам король»... Не счел ли он, что он-то Россию-матушку знает куда как лучше, чем Маркс? Ведь с переходом на марксистские позиции по отношению именно к капитализму (как формации) он одновременно расстался с исповедовавшейся им перед тем идеей о возможности крестьянской революции в России, т. е. как раз с мыслью Маркса об общине как «об отправном пункте» российского социального возрождения. Плеханов ушел от Чернышевского, а Маркс — несколько раньше — к Чернышевскому пришел. Плеханов шел к унификации (признанию того, что никакой самобытности в судьбах России, кроме ее отсталости, нет), а Маркс двигался к открытию в русской самобытности реальной альтернативы буржуазному Западу. Вот в чем коллизия. Изначально трагическая.