Георгий Чулков: Императоры России

Эта книга написана Георгием Ивановичем Чулковым (1879–1939), известным прозаиком, поэтом и критиком Серебряного века. Перед нами не историческое исследование — автора выступает здесь как портретист и психолог. Личность, по праву рождения получившая престол, волею судьбы поставленная в эпицентр мировых событий, — вот что интересует его в первую очередь. Одни цари жаждали власти, упивались ею, другие с трудом несли ее бремя. Автор, по собственному определению, стремится «зарисовать их личины», ведь царственные особы по-разному представали в парадных залах дворца и домашних покоях, неодинаково вели себя с приближенными министрами и личными слугами. Рассказ о людях, вознесенных на российский престол, и нарисованные автором сцены из их жизни о многом могут рассказать внимательному читателю, и он сам сложит из всего этого общую картину закономерного хода событий.

Сегодня мы знаем о нашей истории гораздо больше, чем люди 20-х годов XX века — времени, когда писалась эта книга: появилось много мемуаров, исследований, опубликованы важные архивные материалы. Но «психологические портреты» Георгия Чулкова не затеряются в этом потоке, потому что предлагают свой, особый взгляд на прошлое России.

В то время как голова Людовика XVI скатилась в корзину гильотины, русская самодержавная императрица Екатерина II еще доживала благополучно свой пышный век. Крестьянско-казацкое восстание Заволжья, задушенное ею в 1774 году, было полузабыто, и цесаревич, опальный, но ревниво мечтавший о короне, не хотел верить, что его судьба будет подобна судьбе несчастного короля. Однако и он был убит бесславно, как его коронованный «брат», правда не всенародно, а в собственной дворцовой спальне руками пьяных гвардейцев.

В книге, предложенной вниманию читателей, я начинаю мой рассказ об императорах именно с Павла, ибо этот государь начал собою то столетие, которое было последним для Романовской династии и которое носило на себе на всех этапах своего бытия печать гибели. Петербургская монархия, такая огромная и сложная, пала десять лет тому назад не случайно, конечно: ее падение было предопределено многообразными условиями — экономическими, социальными и политическими. Это дело социологов вскрыть бесстрастным анализом те внутренние язвы, какие стали смертельными для империи. Мое задание было иное.

Я хотел написать портреты пяти царей, которые игрою исторических сил стояли в центре событий, подготовлявших крушение старого порядка. Иные ревнители этого ветхого порядка воображали, что они защищают царское самодержавие, и противопоставляли эту свою идею эгалитарному народовластию. На самом деле никакого самодержавия в петербургский период русской истории не было. Сами цари были игрушкою в руках правящих классов. И романтикам не следует тешить себя напрасно мечтою о «сыновстве» народа и о «царе-батюшке».

Император Павел верил в свое провиденциальное право быть главою не только государства, но и церкви. Эту мысль внушили ему прусские масоны, когда он был еще наследником, в надежде, что могущественный русский император будет им полезен для их целей. Но безумный государь ничего не успел сделать. Однако, как это ни странно, его болезненная мечта, почерпнутая из столь двусмысленного источника, стала как бы «идеей», а потом даже и официальной доктриной нашей монархии.

Если эта идея нисколько не влияла на объективный исторический процесс, зато она имела немалое значение для психологии самих государей. В моих рассказах я старался раскрыть эту внутреннюю трагикомедию павшей монархии. Вот почему в самом изложении фактов я как бы становлюсь время от времени на точку зрения самих царей.

Такова задача портретиста и психолога.

Мне кажется, наступило время, когда мы можем писать не только страстные памфлеты против поверженных монархов, но и спокойно зарисовывать их личины. События и люди красноречивы сами по себе.

Сентябрь 1927 г.

В комнате было душно, жарко и пахло пряными духами и еще чем-то — должно быть, распаренным человеческим телом. Шторы были спущены; мерцал ночник, и, хотя был день, с трудом можно было различить в полумраке согбенные фигуры женщин в огромных кринолинах; старухи, темные и недвижные, были похожи на больших сонных птиц, которые расположились на вечерний покой. Нахохлившись, они сидели вокруг пышной колыбели, где были навалены какие-то покровы и ткани. Тут был лисий чернобурый мех, стеганое на вате атласное одеяло, бархатное одеяло, еще какое-то одеяло, и под этой грудой задыхался на перинах крепко и плотно спеленутый младенец.