Сергей Носов - Книга о Петербурге

А был бы мною, хотя бы чуть-чуть, и попался бы обязательно. Уж я себя знаю. На меня и в метро иногда люди косятся. Притом что парик не ношу.

И не было бы тогда социалистической революции.

После 10 октября то, что случилось, уже не могло не случиться. И решения расширенного заседания ЦК 16 октября на Болотной улице были уже предопределены тем, что решилось на Карповке. И все предопределено было — весь тектонический сдвиг мировой истории. Там уже и Троцкий справлялся с технической стороной восстания. И другие заговорщики были на высоте революционного момента. Покидая конспиративную квартиру на Сердобольской в исторический вечер 24 октября, Ленин мог и не торопиться в Смольный. Центральный телеграф был взят еще до того, как он перевязал себе щеку платком и отправился в штаб революции на левый берег Невы. И без него бы вошла в Неву «Аврора», и без него бы овладели Зимним.

А вот на заседание 10 октября он не мог не явиться.

Надо было убедить сомневающихся и переубедить тех, кто против.

Тут еще есть и личное — в моем интересе к этому месту. С некоторых пор я здесь живу. Рядом с домом, где 10 октября все они собрались, — прямо тут проживаю — в малолюдном тупичке напротив Иоанновского монастыря, где Карповка, теряя гранитную набережную, втекает в промзону и на земляных берегах реки растут кусты и деревья. Лев Данилкин в своей книге о Ленине назвал это место «карманом истории». И вот в этом кармане мой дом.

Если бы я жил здесь в семнадцатом и был бы не Лениным, а исключительно собой, я мог бы из окна своей квартиры, случись тогда облава на карбонариев, наблюдать картину бегства Ленина и Зиновьева. Не уверен, что и остальные последовали бы их примеру, все-таки все они — Троцкий, Сталин, Дзержинский и прочие — были на положении вполне легальном, а вот Ленин и Зиновьев, улизнув через черный ход, убегали бы как раз под моими окнами. Очередной раз ставлю себя на место Ленина — с исторической резолюцией под париком куда бы я побежал? Через улицу Милосердия к дому, где потом будет жить Валерий Чкалов, или на задворки недостроенной монастырской гостиницы, чтобы по землям, еще не принадлежащим научному объединению, добежать до ныне не существующего участка улицы Бармалеева, давшей имя знаменитому Бармалею?

Но никто не нагрянул, и рано утром они разошлись.

Случилось то, что случилось.

Ну так вот.

Я бы Лениным согласился стать, хотя бы частично, не потому, что так уж сильно не хотел бы октябрьского переворота и не потому, что близка мне, скажем, идея Учредительного собрания (вовсе нет), а потому — что своим человекоразмерным несовершенством (мне мнится) мог бы существенно скорректировать этот немыслимый детерминант, субъективный фактор по имени «Ленин», и, быть может, спас бы историю от ее чудовищной гипертрофии.

А убеждения тут ни при чем — ни мои, ни Ленина.

Что бы ни было у меня… у него… у нас в голове, я бы просто того Ленина нейтрализовал немного, чтобы все в мире шло своим чередом — без потусторонних вмешательств. Без нас с Лениным.

О том, как выглядит современный Петербург, мы, понятное дело, осведомлены достаточно. Интересно, конечно, сравнивать (всегда интересно) — что есть, а что было; причем давно было — более ста лет назад. Сопоставляя фотографии одних и тех же мест, мы готовы к привычным переживаниям: почему бы не испытать ностальгию или не предаться размышлениям, допустим, о скоротечности времени? Репертуар впечатлений в данном случае невелик, — он предопределен нашим знанием, отчасти, так сказать, историческим опытом; все же прошлое — оно всегда наше, и мы о нем худо-бедно тоже осведомлены. Хотя бы достаточно для того, чтобы не испытывать потрясений.

Иное дело, если поменять направление взгляда. Не туда взглянуть, а оттуда.

Эти дамы в длинных платьях, эти господа в цилиндрах и полуцилиндрах, эти фуражки, картузы, котелки, матроски (типажи нам известны, в общем-то, по картинкам и синематографу), эти обитатели прошлого города — как бы они себя повели, покажи им фотографию того, что будет — здесь, на этом месте, очеловеченным их сиюминутным присутствием? Узнали бы они эти места? Признали бы на снимках своих «потомков»?

Что отразилось бы на их лице — удивление? недоверчивость? может быть, страх?

В самом деле, даже безотносительно архитектурных метаморфоз, посмотри мы глазами тех людей на реалии нашей повседневности — ну вот хотя бы на транспорт и моду, — впечатление будет ведь сильное… С транспортом, впрочем, тут как раз было бы проще, наверное. Все-таки в начале прошлого века видел Петербург и первые автомобили на своих улицах, и даже первые самолеты в своем небе (авиатор Руднев нарезал в 1910-м круги над куполом Исаакия, а через несколько дней весь город, запрудив Невский, хоронил авиатора Мациевича, первую жертву российского неба); так что при общей вере в технический прогресс замещение в столетней перспективе лошадей загадочными машинами встретили бы, думаю, с любопытством, но сдержанно. А вот что касается моды… Особенно одежды для дам. Возможно ль такое, чтобы дамы в будущем надели мужскую одежду?.. Брюки!.. И чтобы юные барышни выходили в том, чему и слова (пока еще) нет, но означать оно будет «укороченные штаны, открывающие целиком бедра»?