Петр Вяземский - Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1837-1845

Мы узнали о несчастий Царскосельской железной дороги и потужили искренно. Может быть, я не поеду на Берлин, а прямо чрез Ганновер и Гёттинген на Гамбург и оттуда в Данию и Швецию.

Бог знает, где придется получать письма от своих дальних и от своих ближних! Пора бы и тебе откликнуться; княгиня писала, что ты уже приехал; поздравляю с новым потомством.

Читал ли четверостишие Жуковского на Сардамскую хижину Петра I? Прекрасно! Северян запомнил его. Он писал к тебе письмо когда-то страниц на десять, но думает, что ты не получал его: справлюсь здесь Здесь есть красоточки, но немецкия. Веймарская фрейлина милее всех и одушевленнее, и свежее. Прежния веймарочки также хороши и умны были, но теперь с мужьями,

18-го июня.

Сегодня ожидаем сюда великого князя к обеду. Бот пятистишие Жуковского на Сардамский домик, где плотничал Петр Великий:

19-го июня.

Вчера, в девятом часу вечера, приехал великий князь; с ним граф Орлов, Кавелин, Ливен, Енохин. Жуковский уехал далее, к Берлину, и дождется великого князя на дороге. Они привезли мне письмо от княгини, которая будет здесь чрез четыре или пять дней. Готовлю ей квартиру, но трудно найти не на солнце и у вод и дешево. Постараюсь. Сегодня отвечаю ей.

Графиня Велгурская уехала на встречу к сыну. Жуковский писал к ней, чтобы остановить ее на дороге, но О[рлов] уверяет, что письмо его не найдет её. Каково же одной, с детьми и в неизвестности, ибо ей намекают, но всего не говорят в письме! Вчера встретили мы на крыльце великого князя. Орлов тотчас сказал мне, чтобы я не объявлял ему о кончине графа Гелгурского, ибо он только намекнул ему об опасности. Не знаю, скажет ли и сегодня. Вчера же осветили плошками и наши аллеи, и, провожаемые зажжеными и курящимися светильниками, в розовом и багровом зареве, великий князь с великой княгиней вошли на полчаса в залу, где все были им представлены, и начались вальсы. С их уходом и танцы кончились. Сегодня все русские обедают у великой княгини, которая уговорила племянника остаться с нею до завтра, а он прежде предполагал обедать сегодня уж в Эрфурте. Сюда приехал и Фарнгаген и привез мне и о тебе известие. Я рад ему, и теперь еще менее причин ехать на Берлин; условлюсь о Сен-Мартене и прочем.

Письмо к сестрице перешли чрез Булгакова, а к Арженитинову можешь переслать и чрез Татаринова или прямо чрез Булгакова же.

6 часов вечера.

Обедал у великой княгини: пили за её и за приезжого и отъезжающего здоровье. Я сидел напротив die hoben Herrschaften, между Севериным и восемнадцатилетней chanoinesse, demoiselle d'honneur, qui parlait de poésie et citait Byron par coeur, en captivant le mien. Je lui ai envoyé les préludes. Дай знать Павловой, что великая княгиня восхищалась её стихами. Великий князь еще не знает о кончине графа Велгурского. У меня сидит Фарнгаген, и мы разбираем рукописи Сен-Мартеня и новые книги, им и мною привезенные, а предо мною, на балконе, великий князь с дядюшкой, и я слышу разговор их.

Великий князь в жилете шотландского клана: жаль, что туда не доехал! И принц Вильгельм сюда приехал и завтра уезжает к Эмс. Его болезнь важная, и он мучится меланхолическими предчувствиями. Прости! Несу письмо к Енохину.

На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому, г. вице-директору Департамента внешней торговли. В С.-Петербурге.

22-го июня 1830 г. Киссинген.

Третьего дня послал я к тебе письмо с Блохиным, доктором великого князя, в пакете на имя князя Голицына. С тех пор много к нам наехало, и я не успеваю любезничать с немочками и русскими и шарлатанить по прежнему с учеными и пасторами; бываю у Семеновой, пью чай у графини Эльмит, беседую с Фарнгагеном, генералом Шарнгорстом, сыном знаменитого, с Теремином, французско-немецким проповедником в Берлине, с Германом, лейпцигским археологом, с графинею Монжелас, дочерью знаменитого Талейрана Баварии; слушаю Пушкина и Жуковского, мило произносимых девицею Wimpfey, племянницею Северина, и Фарнгагеном, который познакомил меня с новыми для меня стихами Пушкина Время летит. Иногда обедаю, ежедневно гуляю в аллеях с великой княгиней и, часто забываясь, мыслю вслух с лею; а более всего читаю теперь переписку или письма Гонца к Иоанну Мюллеру. Какая прелесть! Какая жизнь в этом худо оцененном австрийско-европейском либерале! Как я виноват перед ним! Как он выше многих, нами уважаемых! Какая сила, какой огонь, какой слог от души, мысли и патриотизм его оживляющий! Вчера узнали мы и о том, что могло случиться по дороге из Царского Села в Павловск. Я первый из русских прочел весть в немецком журнале; встретил великую княгиню, по смолчал и передал Северину, а он Фицтуму, который осторожно объявил ей о приключении. Не зная еще, о чем он хотел известить ее, первая мысль в ней – было материнское чувство, спрашивая о вести: «Est-се de Londres?» (где сыпь её). Ее успокоили. Сегодня она два раза подзывала меня к себе говорить о спасении, коим обязаны спасенные молодым офицерам, различных европейских и азиатских поколений.