Алексей Кара-Мурза - Знаменитые русские о Флоренции

«В младенческой стране, стране полуживой материи и полумертвого духа, седая антиномия косной глыбы и организующей идеи была почти неизвестна. Россия, в глазах Чаадаева, принадлежала еще вся целиком к неорганизованному миру. Он сам был плоть от плоти этой России и посмотрел на себя как на сырой материал. Результаты получились удивительные. Идея организовала его личность, не только ум, дала этой личности строй, архитектуру, подчинила ее себе всю без остатка и, в награду за абсолютное подчинение, подарила ей абсолютную свободу. Глубокая гармония, почти слияние нравственного и умственного элемента придают личности Чаадаева особую устойчивость. Трудно сказать, где кончается умственная и где начинается нравственная личность Чаадаева, до такой степени они близятся к полному слиянию. Сильнейшая потребность ума была для него в то же время и величайшей нравственной необходимостью… Когда Борис Годунов, предвосхищая мысль Петра, отправил за границу русских молодых людей, ни один из нихне вернулся. Они не вернулись по той простой причине, что нет пути обратно от бытия к небытию, что в душной Москве задохнулись бы вкусившие бессмертной весны неумирающего Рима. Но ведь и первые голуби не вернулись обратно в ковчег. Чаадаев был первым русским, в самом деле идейно побывавшим на Западе и нашедшим дорогу обратно. Современники это инстинктивно чувствовали и страшно ценили присутствие среди них Чаадаева. На него могли показывать с суеверным уважением, как некогда на Данта: «Этот был там, он видел – и вернулся»…»

Николай Владимирович Станкевич (27.09.1813, Острогожск Воронежской губ. – 25-06.1840, Нови-Лигуре, Сардинское королевство) – поэт, философ, общественный деятель. Родился в дворянской семье. В 1830-1834 гг. учился на словесном отделении Московского университета, создал и возглавил в Москве знаменитый литературно-философский кружок. В середине 1830-х гг. был командирован Московским университетом в Германию, где продолжил занятия философией и историей в Берлинском университете.

Летом 1839 г. для лечения туберкулеза ездил на курорты Чехии, Южной Германии, Швейцарии, затем отправился в Италию. Его спутником по путешествию стал Александр Павлович Ефремов, товарищ по московскому кружку, потом по Берлинскому университету, впоследствии доктор философии и профессор географии.

С большими трудностями друзья преодолели разделяющий Швейцарию и Италию Симплонский перевал, поскольку ранние осенние дожди уже затопили долины. Часть горной дороги пришлось идти пешком. 12 октября 1839 г. Станкевич писал родным:

«Делать нечего, мы вооружились зонтиками, взвалили чемоданы на швейцарцев, пришедших к нам навстречу и пошли… Этот переход оказался достоин Суворовского! Наконец я в Италии – и еще сам с трудом этому верю!» Далее в почтовой карете направились вдоль берега Лаго-Маджоре в Милан, а затем в Геную. Биограф Станкевича, литератор П. В. Анненков, описал начало его итальянского путешествия:

«Первый взгляд на Италию не произвел на Станкевича того радостного чувства, которое произведено было более знакомым ему миром, Германией. Родовые черты Италии гораздо строже, а приготовления к принятию и разумению их у нас гораздо менее. Италия требует некоторой уступчивости, некоторой доверчивости к себе, особенно устранения укоренившихся привычек в жизни и даже в суждении; затем уже открывает она себя в величии своей простоты или отсталости, если хотите. Станкевич долго всматривался в ее повседневную жизнь, в эту смесь классических и средневековых обычаев, заключенных в строго-изящную раму, образуемую неизменной природой…»

«С минуты отплытия до самой высадки на берег меня мучила несносная тошнота, так что два дня потом не мог я равнодушно слышать слов: море и пароход. Это было, вероятно, мое последнее путешествие морем (так, увы, и случилось – А. К.). Мельком взглянули мы на Ливорно, который кипел продавцами, покупщиками, факторами и мошенниками (это порто-франко) и поспешили во Флоренцию».

Страдающий чахоткой Станкевич первоначально намеревался провести зиму в находящейся ближе к морю Пизе, однако в итоге предпочел Флоренцию. 4 ноября 1839 г. он писал родителям уже из столицы Тосканы: «Наконец, я во Флоренции и не нарадуюсь постоянному жилищу… Сначала я думал зимовать в Пизе, недалеко отсюда, – но как Флоренция гораздо приятнее, то я предпочел остаться здесь. До сих пор климат здешний кажется мне очень хорошим. Сегодня, 4 ноября, у меня раскрыты окна, и теплый ветер заменяет дрова. В Пизе, говорят, еще теплее, но я боюсь больше ее низкого положения, а главное – того, что она, по общему приговору, довольно скучна и набита заезжими больными. Я не хочу ставить себя в этот разряд. Первые дни занялся я исканием квартиры и потому видел еще мало здешних чудес. Город не велик и улицы довольно тесны – что отнимает вид у множества прекрасных зданий…»