Какой же здесь возможен синтез и как дать миру общую оценку, вынести ему определённый приговор? Вы чувствуете, что где-то здесь, поблизости, в степи, в непосредственном соседстве с вами, есть клад, есть счастье, но как его найти? Или счастье фантастично? И существует оно где-то вне жизни? Быть может, в самом деле от прикосновения к реальности блёкнет всякий идеал и «надо не жить, надо слиться в одно с этой роскошной степью, безграничной и равнодушной, как вечность, с её цветами, курганами и далью, и тогда будет хорошо?» [С. 9, 324]. Момент внежизненного, постороннего, момент созерцательного отношения к жизни ведь так часто встречается у Чехова.
Он не оставил цельного мировоззрения, и нам приходится самим выбирать между той радостью и той горестью жизни, которые он одинаково изобразил в своих книгах. Для ума здесь остаётся великое недоумение, и спокойные цвета океана, природу ликующую или природу равнодушную мы не можем примирить с тоскою и скорбью, с немолчным беспокойством человека. «Если бы знать… если бы знать…» – вздыхают сёстры. Порывы к вечному, которое лучезарно, проникающая мир красота, – и плен у смерти и ужаса, плен у временного и пошлого, которое так опасно для духа: через эту бездну, через это роковое зияние может перекинуть мост одна только вера.
И знаменательно то несомненное, что не те, кто стоит на берегу и видит чужую гибель, но сами гибнущие, сами страдающие всё-таки славят у Чехова жизнь, надеются на неё и трогательно питают к ней глубокое доверие. В тихую ночь утихает даже безмерное горе Липы, в тихую и прекрасную ночь верится, что, как ни велико зло, «всё же в Божьем мире правда есть и будет, такая же тихая и прекрасная, и всё на земле только ждёт, чтобы слиться с правдой, как лунный свет сливается с ночью».
Всё на земле ждёт слияния с правдой и милосердием. И девушка, у которой разбили сердце, которая пережила застенчивую обиду и горе дурнушки, находит в себе силы для того, чтобы утешать другого несчастного, своего дядю Ваню. Она верует, верует горячо, страстно. И она кладёт свою утомлённую голову на руки дяди и уверяет его, что Бог сжалится над ним, что они с умилением и улыбкой оглянутся на свои теперешние несчастья, – они отдохнут. «Мы отдохнём! Мы услышим ангелов, мы увидим всё небо в алмазах… Ты не знал в своей жизни радостей, но погоди, дядя Ваня, погоди… Мы отдохнём. Мы отдохнём» [С. 13, 116].
Всё человечество, как бедный дядя Ваня, не знало в своей жизни радостей, – оно утомлено за свои долгие и страдальческие века. Его усталость Чехов изобразил в красках великой печали. Но Чехов верил в бессмертный отдых человечества.
И сам он теперь отдохнул. Он отдохнул от грубости, которая оскорбляла его, от человеческой скорби, которой питался его дух, от смешного и горького, – он отдохнул.
И мы теперь не знаем, нам Чехов не скажет, действительно ли он увидел небо в алмазах, действительно ли он услышал пение ангелов. Кто уходит из жизни, тот уносит с собою великую тайну, великую разгадку тайны… Но одно уже он сказал нам на маленьких страницах своих глубоких творений: он сказал, что хотя и нависла над жизнью зловещая туча нелепицы и несчастья, хотя всяческие ключи от хозяйства замыкают душу для бескорыстного и вечного, для высокого и радостного, но сквозь этот злой туман обыденности проникают и смотрятся алмазы небесных звёзд, алмазы благодатных идеалов, и по ним великой тоскою неудовлетворённая и неудовлетворимая человеческая душа. И мы знаем ещё, что отныне, среди этих светил, тихими и кроткими лучами грусти и упования будет нежно сиять над одною землёю образ Чехова, незакатная звезда его чистого имени…
Печатается по тексту: Чехов. Основные моменты творчества //Памяти А. П. Чехова. – М.: ОЛРC, 1905. – С. 3–40.
В. В. Каллаш
Литературные дебюты А. П. Чехова
(критико-библиографический очерк)
Непроходимая пошлость нашей юмористической журналистики давно уже вошла в пословицу. Когда цензура своим мертвящим прессом выжала из неё все политические темы, она сразу выцвела и опошлилась; замолк бойкий, смелый, влиятельный смех «Искры», и на смену ему пришло однообразное и тяжеловесное высмеиванье сварливых тёщ, обманутых мужей, лживых охотников…
Если порою, случайно, на страницах журналов появлялись талантливое слово, действительно остроумные выходки, они как-то резали глаз, благодаря своей необычности и случайности среди целого моря пошлости и бездарности.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу