Николай Свистунов - Столыпинский вагон, или Тюремные приключения мэра

Отдельно шел вопрос о гласности, перестройке и новом мышлении. «Огонек» – журнал, никогда не писавший о политике, стал рупором демократических сил в коммунистической партии. Критика лилась рекой, газеты были все смелее, выступления и диспуты все интереснее. Для хорошей лекции на злобу дня ничего не надо было выдумывать. Просто надо было людям говорить правду, не врать, не уходить от острых вопросов.

Ровно через неделю после памятного педсовета я начал читать лекции в организациях Волжска. Каждая лекция проходила по одному сценарию. Я начинал говорить об обстановке в стране, о Горбачеве, о том, что он хочет от каждого из нас, от простого народа. Затем приводил ряд статистических данных о промышленности, сельском хозяйстве страны и нашей автономной республики. В середине лекции переходил на критику партии и властей на местах.

Народ внимательно слушал и не верил своим ушам. Люди напряженно вглядывались в мое лицо, искали взглядом парторга и как будто ждали, что вот сейчас в зал войдет наряд милиции, на меня наденут наручники и погрузят в черный воронок. Такой эффект поначалу меня смешил. Ведь я не говорил ничего нового: моя лекция состояла из опубликованных в центральной прессе материалов. Те же выводы звучали из телевизора, а настоящая история коммунистической партии была давно озвучена писателем Солженицыным и академиком Сахаровым. И только прочитав несколько лекций, я понял, в чем дело. Наотмашь било живое слово. Одно дело – газеты и радио, а другое – человек, лектор общества «Знание». С официальным направлением из городского комитета коммунистической партии. И он, этот новый лектор, которого партия направила в массы разъяснять свою политику, полощет коммунистов в хвост и в гриву.

Мне вдруг стало понятно, отчего в глазах некоторых моих слушателей я видел неподдельный животный страх. За семьдесят лет своего существования советская государственная машина вырастила человека-раба. Партия большевиков пропустила население огромной страны через кровавое месиво гражданской и Великой Отечественной войн, жестоких репрессий. Каленым железом коммунисты выжгли из человека желание мыслить и анализировать. Запугали его расправами и психушками. Всеми силами государственного карательного аппарата долгие годы топтали христианские ценности и навязывали свои нормы поведения. За годы правления большевиков советский человек превратился в раба, который отвык думать и принимать решения.

Раб больше всего боится правды, он разучился жить по правде. Его устраивает ложь. Раб, как хамелеон, быстро приспособляется к обстановке. Он врет самому себе, окружающим и терпит вранье других. Так удобно. Не лезь, не высовывайся, угождай. За молчание и покорность по талону получишь итальянские сапоги или джинсы, банку икры или кусок колбасы. Вроде всем всего хватает. Есть какие-то гарантии. Раб уговаривал себя: «Все хорошо! У нас в стране все хорошо! Лишь бы не было войны».

Вот так живет себе человек, работает, воспитывает детей, и вдруг однажды в рабочий полдень в красный уголок предприятия приходит молодой лектор из общества «Знание». Он одет в костюм, на шее у него повязан галстук. Лектор встает на трибуну рядом с кумачовым знаменем и совершенно официально утверждает, что советский человек – раб. И что свою жизнь он прожил неправильно.

На каждой лекции после получасового монолога я делал паузу, спрашивал мнение людей о том, что они услышали, просил писать записки с вопросами. Кстати, независимо от рода деятельности предприятия, записок всегда поступало много. Оказалось, людям проще написать. А задавать вопросы вслух, принародно, так сказать, им было то ли неловко, то ли непривычно. Я и не настаивал. К концу лекции, а она обычно длилась час, слушатели не хотели расходиться. Начальству приходилось разгонять подчиненных по рабочим местам. Народ выходил из красного уголка и возбужденно гудел, как растревоженный улей. Для меня это было самое главное. Значит, лекция нашла отклик в душах и сердцах. И наверняка продлится. Мужики доспорят в курилке, а у женщин появиться повод выпить чашку чая.

Моя лекторская свобода продолжалось недолго. По городу пошел разговор о молодом лекторе, который будоражит трудовые коллективы дерзкой критикой коммунистической партии и советского правительства. Вскоре в техникуме появилась моя старая знакомая из общества «Знание». На этот раз она уже не выглядела такой беспечной, как в предыдущую нашу встречу. Сквозь огромные очки в меня летели молнии, а на губах гуляла ехидная ухмылка.