Михаил Лермонтов - Письма

Пишу мало, читаю не больше; мой роман становится произведением, полным отчаяния; я рылся в своей душе, желая извлечь из нее все, что способно обратиться в ненависть; и все это я беспорядочно излил на бумагу — вы бы меня пожалели, читая его!.. Кстати о вашем браке: дорогой друг, вы догадываетесь, как я рад, узнав, что он расстроился (не французский оборот); я уже писал моей кузине, что этот вздернутый нос годится разве что для того, чтобы вынюхивать жаворонков; — это выражение мне самому очень понравилось. Слава богу, что дело кончилось именно так, а не иначе. Впрочем, не будем больше говорить об этом; и так уже наговорили слишком много.

У меня есть достоинство, которого у вас нет; когда мне говорят, что любят меня, я в этом больше не сомневаюсь, или (что еще хуже) не подаю вида, что сомневаюсь; у вас же этот недостаток есть, и я вас прошу от него избавиться, по крайней мере в ваших милых письмах.

Вчера в 10 часов вечера произошло небольшое наводнение, и даже стреляли из пушек — по два выстрела три раза с промежутками по мере того как вода прибывала и убывала. Ночь была лунная, я сидел у окна, выходящего на канал; вот, что я написал!

Вот другие стихи; эти два стихотворения выразят вам мое душевное состояние лучше, чем я бы мог это сделать в прозе.

Прощайте… не могу больше писать, голова кружится от глупостей; думаю, что по той же причине кружится и земля вот уже 7000 лет, если Моисей не солгал.

Всем привет.

Ваш самый искренний друг М. Лерма.

2 Septembre. <1832 г.>

Dans ce moment même je commence à dessiner quelque chose pour vous; et je vous l’enverrai peut-être dans cette lettre — savez vous, chère amie, comment je vous écrirai — par moments! — une lettre durera quelquefois plusieurs jours, — une pensée me viendra-t-elle je l’inscrirai; quelque chose de remarquable se gravera-t-il dans mon esprit — je vous en ferai part — êtes-vous contente de ceci? —

Voilà plusieures semaines déjà que nous sommes séparés, peut-être pour bien longtemps, car je ne vois rien de trop consolant dans l’avenir, et pourtant je suis toujours le même, malgré les malignes suppositions de quelques personnes que je ne nommerai pas. — Enfin, pensez vous que j’ai été aux anges de voir Наталью Алексеевна, parce qu’elle vient de nos contrées: — car Moscou est et sera toujours ma patrie. — J’y suis né , j’y ai beaucoup souffert , et j’y ai été trop heureux ! — ces trois choses auraient bien mieux fait de ne pas arriver… mais que faire!

Mademoiselle Annette m’a dit qu’on n’avait pas effacé la célèbre tête sur la muraille! — pauvre ambition! — cela m’a réjoui… et encore comment! — cette drôle passion de laisser partout des traces de son passage! — une idée d’homme, quelque grande qu’elle soit vaut-elle la peine d’être répetée dans un objet matériel, avec le seui mérite de se faire comprendre à l’âme de quelques’uns; — il faut que les hommes ne soient pas nés pour penser, puis qu’une idée forte et libre est pour eux chose si rare! —

Je me suis proposé pour but de vous enterrer sous mes lettres et mes vers; cela n’est pas bien amical ni même philantropique, mais chacun doit suivre sa destination.

Voici encore des vers, que j’ai faits au bord de la mer:

— Adieu donc, adieu — je ne me porte pas bien: un songe heureux, un songe divin m’a gâté la journée… je ne puis ni parler, ni lire, ni écrire — chose étrange que les songes! une doublure de la vie, qui souvent est plus agréable que la réalité… car je ne partage pas du tout l’avis de ceux qui disent que la vie n’est qu’un songe; je sens bien fortement sa réalité, son vide engageant! — je ne pourrai jamais m’en détacher assez pour la mépriser de bon cœur; car ma vie — c’est moi, moi, qui vous parle, — et qui dans un moment peut devenir rien, un nom, c’est à dire encore rien. — Dieu sait, si après la vie, le moi existera! C’est terrible, quand on pense qu’il peut arriver un jour, où je ne pourrai pas dire: moi! — à cette idée l’univers n’est qu’un morceau de boue. —

Adieu; n’oubliez pas de me rappeler au souvenir de votre frère et de vos sœurs — car je ne suppose pas ma cousine de retour. —

— Dites moi, chère miss Mary, si monsieur mon cousin Evreïnoff vous a rendu mes lettres; et comment vous le trouvez, car dans ce cas je vous choisis pour mon thermomètre.

— Adieu —

Votre dévoué Lerma.

P. S. J’aurais bien voulu vous faire une petite question — mais elle se refuse de sortir de ma plume. — Si vous me dévinez — bien, je serai content; — si non — alors, cela veut dire que si même je vous avais dit la question, vous n’y auriez pas su répondre.

C’est le genre de question dont peut-être vous ne vous doutez pas! —

2 сентября.

Как раз сейчас начинаю рисовать кое-что для вас и может быть пошлю вам рисунок с этим же письмом. Знаете, дорогой друг, каким образом я вам буду его писать — по временам — одно письмо иногда будет длиться несколько дней. Придет ли мне в голову мысль, я ее запишу, запечатлеется ли в моем уме что-нибудь замечательное — сообщу вам. Довольны ли вы этим?

Вот уж несколько недель мы в разлуке и может быть на очень долгое время, потому что я не вижу ничего достаточно утешительного в будущем, а между тем я все тот же, вопреки лукавым предположениям кое-каких лиц, имени которых не скажу. — И, наконец, вы можете себе представить, я был на седьмом небе при встрече с Натальей Алексеевной, потому что она явилась из наших мест; ибо Москва есть и всегда будет моя родина. — Я в ней родился, в ней много страдал, в ней был чрезмерно счастлив. Лучше бы этих трех вещей не было… но что делать!