Павел Кравченко: Куда уходят чувства

Подойдя к стойке регистрации, узнал, что «подсадки» нет – все места закончились. Я начал немного волноваться. До вылета оставалось не более сорока минут. Бегу в кассу. Пытаюсь взять билет с пересадкой. В этом случае, если не случится задержки, я успевал. Это был плохой вариант, но деваться было некуда. В кассе очередь минут на сорок. Умудрился быстро узнать, что рейс отменен в принципе. Я начал осознавать, что красивая история о длительном рейсе, рассказанная в райисполкоме, может сбыться. До вылета оставалось не больше тридцати пяти минут.

Так как я имел спортивный разряд по бегу (правда, на два километра), то очень скоро (практически мгновенно), я стоял возле входа на посадку. Все пассажиры уже прошли. Стоят одни стюардессы. Подойдя к ним, я заявил, что у них есть в наличии свободное место. Они уверенно ответили, что количество зарегистрированных пассажиров полностью совпадает с числом прошедших на посадку. А значит, свободных мест нет. Я настоял на внимательном изучении посадочного листа, ссылаясь на то, что должно быть еще одно место. Одна из стюардесс, не вы держав моей настойчивости, решила взглянуть. И была крайне удивлена, когда обнаружила два свободных места. Так как они уже собрались подниматься на борт, меня пропустили в самолет со словами: «А где второй?» Я пожал плечами. Когда самолет начал выруливать на взлетную полосу, его остановили. Машина со спец сигналами быстро приближалась к борту воздушного судна. У меня проскочила мысль: «Неужели это за мной?» Подкатил трап, и на борт самолета поднялись два товарища. Стюардесса, которая меня пропустила, недоумевала, мол, как я имел наглость ее обмануть. В итоге я летел на боковом сиденье и всю дорогу пытался понять, почему я вдруг решил, что есть свободные места. Были еще случаи подобного нерационального поведения, но это уже совершенно другие истории.

Приблизительно летом 1991 года, за шесть месяцев до окончания училища, Светлана приехала ко мне во Владивосток. Сняв однокомнатную квартиру и получив разрешение от начальника училища не находиться в роте после занятий, а отбывать по месту проживания супруги (была такая практика для тех курсантов, которые имели семью), мы практически целый месяц прожили вместе. Но, как бывает, жены людей, связанных с военным образом жизни, – это особая категория. По моим наблюдениям, не больше пяти женщин из ста готовы посвятить себя столь сложной профессии. В нашем случае месяца было достаточно, чтобы понять, что в возрасте семнадцати лет находиться молодой девушке вдали от дома весьма сложно. После некоторых раздумий Светлана уехала обратно в Москву. К тому же у ее мамы ухудшилось здоровье.

В дальнейшем мне удавалось практически каждые две недели летать в Москву. В определенных случаях было официальное разрешение, а иногда – банальная самовольная отлучка. Обстановка в училище полностью соответствовала ситуации в стране (было сильное предчувствие большого бардака), и по этому контроль со стороны начальства уже был не таким, как несколькими годами раньше. Кроме того, мы были уже на пятом курсе. Кто-то находился в длительном рейсе, кто-то сдавал «хвосты» и т. д. Одним словом, мы в большей степени были предоставлены сами себе.

После окончания училища (20 декабря 1991 года), в связи с тем, что министерство морского транспорта отказалось от практики обязательного трудоустройства курсантов, я решил не думать о карьере моряка торгового флота и окончательно переехать в Москву.

Все дальнейшие события в стране хорошо известны, и моя жизнь в Москве не менее занимательна, чем годы учебы во Владивостоке. Но это совершенно другая история.

Как я уже рассказывал, излюбленным приемом было попросить преподавателя рассказать о какой-нибудь стране – как правило, минут пятнадцать-двадцать можно было отдохнуть от текущих занятий.

Получалось как в анекдоте про студента ветеринарной академии, когда абитуриент знал единственный вопрос про блох. Все вопросы сводил к блохам и поражал преподавателей своей эрудированностью и не вероятным кругозором