и «обыкновенного человека» на одном конце сегмента — до «яростного идеолога», «злостного убийцы», на другом, — с разнообразными нюансами между двумя этими крайностями. Все чаще исследователи признают наличие «серых зон» между категориями
perpetrator и «свидетель», а в некоторых случаях и между категориями
perpetrator и «жертва»
[5] Термин «серая зона» (gray zone) заимствован из классических мемуаров Примо Леви. См.: Levy Primo. The Drowned and the Saved. - New York: Vintage, 1989. Научную разработку термина см. в сборнике статей: Gray Zones: Ambiguity and Compromise in the Holocaust and its Aftermath / Eds. Jonathan Petropoulos and John K. Roth. - New York and Oxford: Berghahn Books, 2005.
. Необходимо отметить, что «свидетель» в данном случае не отражает суть англоязычного термина
bystander, который используется в литературе о Холокосте. Им обозначают тех, кто не был жертвами или
perpetrator, но был пассивным очевидцем событий, зачастую извлекая из них выгоду или молчаливо поддерживая преступников.
Разгром нацистской Германии и масштабность совершенных ею преступлений поставили мир, и в первую очередь союзников, перед необходимостью наказать тех perpetrators, высокопоставленных и рядовых, кто пережил войну. Наказание проходило по-разному (порой цинично и не всегда успешно), но особенно важными были судебные процессы, начавшиеся в Нюрнберге во второй половине 1940-х гг. и продолжавшиеся в 1960-е гт., а также в более позднее время [6] Диапазон различных мнений о судебных процессах представлен в: Bloxham Donald. Genocide on Trial: War Crimes, Trials and the Formation of Holocaust History and Memory. - Oxford: Oxford University Press, 2001; Earl Hilary. The Nuremberg SS-Einsatzgruppen Trial, 1945–1958. - Cambridge: Cambridge University Press, 2009. Chapter 1; Pendas Devin O. «Seeking Justice, Finding Law: Nazi Trials in Postwar Europe» // Journal of Modem History. June 2009. № 2. Vol. 81. P. 347–368; Douglas Lawrence. The Memory of Judgment: Making Law and History in the Trials of the Holocaust. - New Haven: Yale University Press, 2001.
. Процессы, проводившиеся для того, чтобы предъявить обвинения подсудимым, одновременно стали попыткой понять, как якобы цивилизованная нация могла опуститься до таких зверств. Падение Третьего Рейха и дальнейшие исследования историков привели к появлению различных подобий правды о функционировании нацистского режима — «правды», прикрытой ложью; секретов, спрятанных за эвфемизмами; выявлению образов «убийц за письменным столом» с их смертоносными чертежами, операторов газовых камер и тех, кто расстреливал в ярах, карьерах и оврагах Восточной Европы.
Все это резко отличается от того, что происходило в Советском Союзе. Там не было ни поражения в войне, ни связанной с ним послевоенной оккупации, что привело бы к подрыву и делегитимации сталинского режима. Напротив, победа в войне еще больше возвысила Сталина. Генералиссимус выиграл, создав новую разновидность наследия, альтернативное прошлое, которое послужило делу легитимации последующих советских руководителей и оказалось крайне полезным для использования сегодняшними властными элитами России. СССР, а также Россия как его преемник не имели опыта, подобного Нюрнбергским процессам, здесь не было ни люстрации (очищения), ни комиссий «правды и примирения», ни Международного уголовного трибунала, которые позволили бы открыть архивы и воздать должное за преступления. Это не значит, что не раздавались голоса, главным образом за пределами Советского Союза, которые требовали привлечь к суду виновных в политических репрессиях. Но в условиях холодной войны эти требования, как представляется, были продиктованы скорее жаждой мести, чем справедливости [7] См., например: Applebaum Anne. Gulag: A History. - New York: Doubleday, 2003. Эпилог и особенно С. 575, где автор использует фразу Gulag denier («отрицающие существование ГУЛАГа») в отношении ряда определенных, но не названных по имени лиц; а также: The Black Book of Communism / Eds. Courtois Stephane et al.; trans. Jonathan Murphy and Mark Kramer. - Cambridge: Harvard University Press, 1999, особенно статьи Мартина Малии и Стефана Куртуа (Martin Malia and Stephane Courtois), которые видят в коммунизме моральный эквивалент нацизма; и David-Fox Michael On the Primacy of Ideology // Kritika. 2004. № 1. Vol. 5. P. 81–106.
. Для России ближайшим подобием собственного Нюрнберга, не считая неудачного суда 1990-х гг. над КПСС, стали драматичные, хотя и всегда ограниченные откровения, сопровождавшие десталинизацию эпохи Хрущева, и более свободные и широкие дискуссии в прессе во время горбачевской гласности и ельцинских 1990-х годов [8] Суд закончился без принятия решения. Информацию об источниках, полученных в результате судебного разбирательства, см.: Архивы Кремля и Старой Площади: Документы по делу КПСС. — Новосибирск: Сибирский хронограф, 1995.
. Общественные организации, подобные «Мемориалу», послужили форумом для исследования и обсуждения травмы советских репрессий, однако голоса представителей этих организаций с началом нового века стали все более изолированы и редки.
Читать дальше