Нина Храброва - Мой Артек

— Светила луна, — рассказывал Толя Пампу тридцать три года спустя, — Володя стоял на моих плечах и аккуратненько вырезывал цветы из самой гущи, считая, что это пойдет дереву только на пользу.

Вечером того же дня Володе еще раз пришлось постоять на плечах у Толи. Мы втроем — я и мои соседки по эмирской дворцовой палате крымчанки Тася и Рузя — решили обследовать извилистые переходы в глубоких подвалах нашего дворца. Разумеется, нам казалось, что подвалы полны древних и страшных тайн. В узкие, низкие щели подвальных окон проникали голубые блестящие мечи лунного света. Вдруг послышалось тяжелое дыхание и чьи-то шаги и появилась огромная белая фигура. Мы заорали так, что фигура переломилась надвое и оказалась… всё теми же Толей и Володей: один встал другому на плечи, и все это сооружение было накрыто простыней. Мы лупили парней кулачишками и вопили: «А если бы мы умерли от страху?!» Потом хохотали до слез, так со смехом и побежали к морю, где классический тихий свет луны не предвещал ни малейших бед, и казалось, что наша молодость и радость вечны, как луна и море. Мы были так молоды, свободны и счастливы.

Это было в ночь на воскресенье, 22 июня 1941 года.

Стремительно шли к концу последние часы, последние минуты счастливой мирной жизни.

Мы не зажигали костра в этот день.

Не состоялся праздничный концерт.

Я не узнала, что такое — пионерская работа в мирные дни.

В этот день началась военная жизнь Артека.

В три довоенных дня мы получили внешнее и поверхностное впечатление об Артеке.

Четыре военных года научили нас быть артековцами на всю жизнь.

Я вернулась в Артек спустя 33 года и 10 месяцев: в апреле 1975. Журнал «Огонёк», в котором я много лет работаю разъездным корреспондентом, послал меня с заданием — написать репортаж к 50-летаю Артека.

— Кому же ехать, если не тебе, — сказали мне в редакции, — тебя там, как бывшую вожатую, встретят с распростертыми объятиями, работать будет легко, ты все знаешь. И напашется тебе лучше, чем кому-либо другому.

Ох, этим кабинетные редакционные гипотезы! Я не возражала, хотя знаю о себе все совершенно противоположное: когда я волнуюсь и люблю, пишу хуже, чем обычно. И когда что-нибудь хорошо знаю, репортаж тоже мне не удается — обилие материала давит, я не могу отделить то, что нравится читателю, от того, что дорого мне. Но я вовсе не собиралась в этом признаваться, потому что перед поездкой меня так же, как и в июне 1941 года, трясло от волнения и нетерпения.

Разумеется, я десять раз могла и раньше съездить в Артек. Но не ехала потому, что не могла оказаться там просто посторонним человеком. Теперь у меня было дело, и я чувствовала себя кумом королю!

Апрель в Москве был холодный и дождливый. Мой коллега, фотокорреспондент Михаил Савин, сказал по этому поводу:

— Выезжать в дождь — счастливая примета: значит, в Артеке нас встретит солнце. А тебя к тому же ждёт благодарная память потомков.

В Симферополе нас, несмотря на телеграмму, никто не ждал — я давным-давно «выросла» и выветрилась из пионерской «памяти потомков». На привокзальной площади стояли автобусы с надписями «Артек», и шофёры по строгому артековскому правилу не пускали в автобус посторонних, что, с одной стороны, меня огорчило, а с другой — обрадовало: и в наше время посторонних, действительно, нельзя было пускать — стоит этому постороннему раз чихнуть, и весь лагерь заболеет гриппом. Ребят некоторое время, как и встарь, держат на эвакобазе в Симферополе, измеряют им температуру и врач осматривает их. Если есть хоть малейший признак простуды — пожалуйте в изолятор до полного выяснения причин и выздоровления.

Устраиваясь в попутный транспорт, я повздыхала по поводу своей «постороннести» и порадовалась стойкости и рациональности артековских порядков.

В Артеке было холодновато. Но, видно, это отечество наших юных душ никогда не перестанет радовать нас. Глициния нежно склонилась, когда я с сердечным трепетом снова входила в мир своей немеркнущей юности. Лиловые водопады глицинии струились со скал и образовывали потрясающие арки над входами и в аллеях…

Сууксинский прибрежный парк, увы, поредел, его уничтожили фашисты во время оккупации. После войны парк возобновили, но деревья еще не успели загустеть. И все же мою знакомую с июня 1941 года магнолию я разыскала! На мглисто-зеленых старых её ветвях набухли совсем юные почки, и к 16 июня, к 50-й годовщине Артека она обязательно расцветет…