Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том второй

Вероятно, именно трудные климатические условия и вызвали среди нас разговоры об излишней уплотненности нашей туристской программы. Инициатором этого разговора стала Майя Ганина, заявившая (не без женского кокетства!), что она уже не молода и быстро устает. Клятвенно заверив нашу спутницу, что она молода и красива, мы тем не менее сократили все-таки один пункт программы — посещение библиотеки. На остальные намеченные адреса наших походов просто рука не поднялась.

Итак — музей. Громадный калькуттский музей, открывающий туристам почти неизвестную нам страницу в родословной нашей цивилизации. Ведь если в нашем среднем образовании еще представлены более или менее истоки нашей культуры, связанные с Грецией и Римом, то об Индии в этом плане мы, честно говоря, почти ничего не знали. А здесь мы увидали скульптуру времен правителя Индии Ашоки, жившего в третьем веке до нашей эры. Сюда надо бы ходить ежедневно и долгими часами. Здесь можно бы значительно углубить свое образование. Но у нас нет этой возможности. И мы только отдаем дань восхищения замечательным памятникам древнеиндийского искусства, его вдохновенности, его глубокой человечности. Нас ведет в этом мире красоты большеглазая тонкая девушка-бенгалка, искусствовед музея. Длинные хрупкие пальцы ее нежных рук кажутся деталью древней скульптуры.

Из необозримой дали времен правителя Ашоки — в самую гущу сегодняшнего дня. Мы посещаем наш пресс-центр в Калькутте. Потом нас принимает наш генеральный консул. Мы отдыхаем, вдыхая кондиционированный воздух трехэтажного красивого особняка, в котором размещено наше консульство. Генеральный консул коренаст, широк в кости, с типично славянским складом лица и с той манерой держаться, которая так часто встречается в обкомах и облисполкомах. Ничего характерно дипломатического нет в этом человеке четко выраженного административного типа.

С чего может начинаться любая беседа приезжих в таком городе, как Калькутта? Ну, ясно, с вопроса о погоде. И наш консул первым делом осведомляется о нашем отношении к здешней жаре. Потом консул рассказывает нам о листопрокатном заводе, который мы строим для Индии в четырехстах километрах отсюда. Завод будет иметь мощность в четыре миллиона тонн металла, в то время как Бхилаи дает два миллиона тонн.

...Вечером этого дня мы — гости Литературной академии. Нам уже передано приглашение на квартиру к президенту академии — выдающемуся писателю современной Бенгалии Тарашанкару Банерджи-Бандопадхайя. Но это на завтра. А пока нас встречает его заместитель, который ведет нас в библиотеку и в музей бенгальского искусства. Директор этого музея Даас так похож внешне на казаха, что я ярко представляю себе его на улицах Алма-Аты. Ему очень хочется ознакомить нас с музеем основательно, он вызывает нас на разговор. А когда Майя Ганина задает ему вопрос, он отвечает на него так точно и глубоко, что я запоминаю этот ответ почти дословно.

— Чем объяснить, что индийские скульпторы всегда передают человека в энергичном стремительном движении? Древнегреческие скульпторы обычно изображают героев позирующими, — говорит Майя.

— Древние греки изображали тело, мы же стремимся передать дух. По индуистским верованиям тело — только ничтожная внешняя оболочка. Суть человека в его духовности. Поэтому наши скульпторы и выражают дух в его движении, в его действии, — отвечает директор музея.

Потом, проявляя подлинно индийскую любезность, Даас осведомляется, не желают ли гости из страны марксистов познакомиться с писателем Мананджем Босу, первым марксистским писателем Бенгалии. Мы, конечно, желаем этого знакомства, тем более, что о прозе Мананджа Босу нам уже приходилось слышать.

Пыльные ступеньки ведут на третий этаж, в комнатушку, битком набитую книгами, пропахшую специфическими запахами старой слежавшейся бумаги, застоявшейся духоты. Первый марксистский писатель Бенгалии — маленький, ссохшийся темнолицый старик приветствует нас, традиционно по-индийски поднимая над головой сложенные ладони. Ему семьдесят семь. Он молчалив и застенчив. Предпочитает наблюдать.

Всматриваюсь в лицо старика и размышляю над тем, как, в сущности, немногочисленны типы человеческих лиц, как повторяются эти типы под самыми различными широтами. В этом Босу я вижу просто портретное сходство с покойным казахским народным акыном Умбетали Карибаевым. Или, может быть, где-то у самых истоков мы были в родстве?