Лидия Чуковская - Слово предоставляется детям

А другую девочку немец вбил из пулемета, так мы ее знали. Геничка, у ней волосы были очень белые. Она в соседнем домке жила. Мама ей казала: "Мы тоже будем бежать, Геня, мы пойдем бежать". А она кажет: "Нет, мама, я здесь останусь, я буду умирать на своей кроватке". Мама кажет: "Как! твоя мама бежит, и сестренка бежит - и ты тоже будешь бежать". Но мама за руку ее не взяла, и она вперед бежала сама. Мама несла маленький ребенок на руке. А тут немец начал бомбардировать с пулеметами и эту девочку вбил в голову. Из уха, из носа кровь. Волосы были белые, а стали красные с кровью. И уже не жива. Мама идет, видит: Геничка уже не жива.

Так мы бежим и кроемся, бежим и кроемся. Ставишь ножку, так смотришь, чтобы на мертвого не наступить. Из бомб, из пулеметов вбивали. Мы легли под деревьями, и видно было, как немец с аэропланов шпионов спускал. И танки спускал. Танки не целиком, а частями. А потом эти шпионы скорее, скорее делают танки целые. Тогда мама нам кажет: "Скорее, скорее, скорее, дети, бежим!" А у кого слабое сердце, те злякались и упали на землю.

Аня Лебель, 13 лет, из Львова.

Записано 21/III-42 г., в Карантинном Детдоме, в Ташкенте.

Я проснулся от того, что загремели стекла. Наш дом стоял между линиями, и стекла всегда тряслись от поездов, но на этот раз они по-другому загремели.

Я оделся и выскочил поглядеть.

Только что перед этим прошел пассажирский четыре тридцать. Я увидел, что четыре тридцать стоит у переезда и горит, а над ним летает самолет. Кругом было много дыма, огня и людей. Горел последний вагон - товарный - и еще один - пассажирский. Самолет полетел в вышину. Черные раненые люди валялись около рельсов. Я боялся на них смотреть. Из вагона выскочила женщина с ребенком на руках. У ребенка маленькое лицо было все в крови. А самолет начал опять спускаться. Я посмотрел, куда бы спрятаться, но остался со всеми. (Тут уже было много людей: кто раненых тащит, кто тушит огонь)… Вдруг что-то засвистело, как свисток, но машинист дернул поезд, и бомба попала не в пассажирский, а в почтовый вагон. Там загорелись посылки, письма и тюки, и сразу сделалось светло, как будто не утро, а полный день. Прибежали мальчики из ремесленного училища и кинулись растаскивать почту. И я с ними кинулся. Я схватил тюк писем, они шевелились и заворачивались у меня в руках, и оттуда, изнутри, вдруг вырвалось пламя и обожгло мне лицо.

Скоро прибыл специальный пожарный поезд. Его вызвал по телефону мой отец.

Володя Андреев, 11 лет, из г. Лида.

Записано 10/II-42 г., в Детдоме № 1, в Ташкенте.

В четыре часа на рассвете мы вдруг услыхали стрельбу. Мы выбежали во двор и увидели со всех сторон дым. Тогда мы начали укладывать вещи. На нашей улице шла стрельба, рвались гранаты, падали бомбы. Отец мой запряг пролетку - он был извозчик - а к пролетке прицепил воз. Мы выносили из дому одёжу и бросали ее на воз. Но некогда было собирать вещи - соседние дома уже горели. Мы все уселись в пролетку и на воз и поехали - папа и мама и все девять детей: один брат парикмахер, один брат портной, Роза, Зуска, я, сестры Геня, Эйда, Шейна и братик Сролик. Город был в дыму. Сквозь дым на улицах метались люди с детьми на руках и с узлами на спинах. Молодые бежали быстро, а старики и дети падали.

Мы доехали до шоссе, которое ведет в Латвию. Там стояли грузовики для беженцев. Их обступила большая толпа народа. Мать закричала нам: "Идите, дети, в грузовики и спасайте себя поскорее, а мы с отцом поедем на возу". И мать стала помогать детям взбираться на грузовик. Тут ее опрокинула чья-то лошадь, мчавшаяся галопом. Мы все заплакали, а мать поднялась и, желая нас успокоить, сказала: "Это ничего, мне не больно".

Я стояла возле грузовика последней. Я ни за что не хотела лезть в грузовик, а хотела остаться с мамой. Но мама сказала: "Идите, дети мои, и спасайте свою жизнь. Вы еще молоды, вы должны еще жить. А мы с отцом уже прожили больше половины жизни". Грузовик трогался, мама кричала "садись!", и я быстро вскарабкалась в машину.

Так мы и уехали, не попрощавшись ни с матерью, ни с отцом.

Больше мы их не видали.

Рокха Озер, 15 лет, из Таурога.

Записано 8/II-42 г., в Детдоме № 1, в Ташкенте.

Когда наш детдом эвакуировался, немцы нас обстреляли. Конечно, им отлично видно было, что это дети едут, если только они не пьяные были и не близорукие, но им ведь это все равно: они когда видят движущую точку, то они уже не могут не стрелять.